ISSUE 4-2003
INTERVIEW
Александр Куранов
STUDIES
Ярослав Шимов Андрей Белоусов
RUSSIA AND THE BALKANS
А. Артем Улунян Сергей Романенко Игорь Некрасов
OUR ANALYSES
Виктор Коган-Ясный
REVIEW
Ярослав Шимов
APROPOS


Disclaimer: The views and opinions expressed in the articles and/or discussions are those of the respective authors and do not necessarily reflect the official views or positions of the publisher.

TOPlist
RUSSIA AND THE BALKANS
РОССИЯ И ПОСТ-ЮГОСЛАВСКОЕ ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО
By А. Артем Улунян | доктор исторических наук, Институт всеобщей истории РАН, Российская Федерация | Issue 4, 2003

Образ и реальность
     Внешнеполитический курс России на Балканах в 90-х гг. ХХ в. испытывал на себе влияние сразу нескольких факторов. Главными из них были роспуск СССР, собственно события на полуострове и новая ситуация в системе международных отношений. В тоже время, исторически обусловленные региональные особенности государств Балканского полуострова серьезно повлияли на тесную взаимосвязь их внутриполитического развития с внешнеполитическими ориентирами, и позиционирование этих стран в новой системе международных отношений. С ликвидацией Восточного блока и крушением коммунизма в конце 80-х – начале 90-х гг. ХХ в. в общественно-политическом развитии Балканских государств выявилось противоречие между объективно обусловленными общественными настроениями в пользу вхождения своих стран в евро-атлантическое сообщество и их историческими традиционными взглядами на свое место в системе взаимоотношений внутри самого Балканского региона. Примечательным фактом в контексте конфликта между евроатлантизмом и традиционализмом стало активное обращение в общественном дискурсе балканских стран к месту и роли внешнего фактора в их внутриполитическом развитии, а также его влиянию на выработку внешнеполитических преференций. Имея в виду взятый российским руководством курс на сохранение за Россией статуса мировой державы, способной заменить в этом качестве сошедший с международной сцены СССР, а так же схожесть процессов дезинтеграции многонациональных государств, каковыми являлись бывшая СФРЮ и Советский Союз, легко представить роль балканского направления для внутриполитической ситуации в самой посткоммунистической России и для её общественного мнения1 .
     Все вышеприведенные аспекты общеполитической темы «Россия и постюгославское политическое пространство» (под которым, вероятно, следует понимать не только исключительно территорию бывшей СФРЮ, но и в более общем смысле все Балканы, для которых югославская ситуация была символом) позволяют говорить о ней, как о традиционно-исторически знаковой, т. к. и на протяжении XIX столетия именно Восточный вопрос, включающий, прежде всего балканскую составляющую, влиял на внешнеполитические позиции России, а также её внутриполитическое развитие2 . Основными элементами их образа в российских представлениях начала ХХ в. (а от этого зависела и соответствующая политическая и военно-стратегическая российская оценка) были их этническая и конфессиональная близость к или удаленность от России; династические связи с Российской империей; ее историческая роль в их судьбах и наоборот; значение соответствующих стран региона для взаимоотношений России как с их соседями по полуострову, а также и европейскими государствами; возможность обеспечения российских территориальных интересов в регионе. Именно в это время в геополитических воззрениях российских правящих кругов усиливается борьба между двумя подходами в восприятии Балкан: между традиционализмом прежних этноконфессиональных исторических оценок и новациями при формулировании национальных интересов России.
     В конце ХХ в. историческая на первый взгляд дискуссия, имела в действительности вполне конкретное современное измерение и фокусировалась на главной для государств региона теме: определении их места в системе международных отношений не только в локальном балканском пространстве, но и более широком, европейском. Единая Европа и НАТО выступили в виде некого геополитического и геоэкономического идеала, в то время как Россия рассматривалась и рассматривается либо как региональный партнер (Греция, отчасти современная Сербия), либо, на отдельных этапах, как потенциальный гарант сохранения существующей политической системы (милошевичевская Югославия) и заступник в вопросах территориальной целостности (косовский конфликт, Македония периода межэтнического конфликта). Однако объективное развитие ситуации выявило и ролевые особенности «евроатлантики» и России на Балканах. Если первая оказалась в состоянии предложить модель выхода из кризиса, то вторая, постоянно выражая опасения относительно расширения НАТО, выступила в роли «консерватора» ситуации. В то же время именно внутриполитическое развитие государств полуострова рассматривалось еще в конце 90-х гг. ХХ в. местными политологами как реальная угроза для всего региона3 . Особенности позднесоветской интепретации событий в Восточной Европе и на Балканах, прежде всего в той их части, которая касалась процесса распада Югославии и его последствий4 , выявили одну из малозамеченных отечественными и зарубежными исследователями, а также аналитиками особенность, оказавшейся исключительно жизнеспособной даже когда Кремль официально порвал с коммунизмом5 . С одной стороны, как и позднегорбачевское руководство, молодое российское, ельцинское, отказалось от поддержки одиозных коммунистических сил внутри бывших так называемых социалистических стран. В то же время, именно левые силы на Балканах (за исключением Албании) оказались наиболее положительно настроены в отношении России, видя в ней противовес Западу, поддерживавшему правую демократическую оппозицию. С другой стороны, как и советские лидеры, так и российские руководители весьма настороженно относились к процессу перехода бывших соцстран на Балканском полуострове на позиции исключительно тесного взаимобействия с НАТО и негативно оценивали их попытки войти в этот военно-политический блок6 . Российская политика на Балканах, построенная на прежних принципах, оказалась, как показали последовавшие события, ошибочной и инерционной. Это обстоятельство было отмечено даже теми силами на полуострове, которые положительно относятся к России: «Балканы являются зоной, с одной стороны, англо-американского, а, с другой, германского соперничества, в то время как Россия, бессильная в данный момент, будучи расположена географически близко к ним, имеет жизненные интересы в регионе, наблюдает за происходящим» 7 .
     Со всей очевидностью сказался один из важных аспектов международных отношений, имеющих влияние на их развитие, а именно: пространственно-политические взгляды правящих элит. Несмотря на всю дискуссионность самого термина «правящая элита», его использование, вероятно, закономерно для характеристики тех социально-политических слоев, которые в силу своего институционального статуса занимаются определением и проведением как общего политического курса, так и принятием решений по конкретным политическим вопросам. Особенность имеджелогического иерархического расположения, или позицирнирования, отдельных регионов (районов), стран и континентов в представленческой модели мира как тех, кто принимает решения8 , так и референтных групп9 , выполняющих роль экспертно-аналитических сообществ, связующего звена между институтами власти, а также властью и обществом, определяется, прежде всего, их восприятием и интерпретациями национального интереса в рамках дихотомий: враждебность — невраждебность; преимущество — уязвимость и т. д. Закреплению соответствующих пространственно-политических представлений способствует комплекс исторических, общественно-политических, этно-культурных, естественно-географических и конкретных событийных факторов. При этом стереотип — «целостный образ объекта превращается в стереоструктуру объекта (она может экранироваться далее в разных проекциях и тем самым получить самостоятельное существование в новой функции)» 10 . Одним из первых признаков происходящих в регионе перемен стала диверсификация географической терминологии, получающей все большее распространение как в самих балканских государствах, так и за их пределами, прежде всего в Европе. Некогда единое географическое понятие «Балканы» ( «юго-восточная Европа») постепенно уступает место новым, обозначающим конкретные части региона: «южные», «западные» и даже «восточные» (Молдова) Балканы. Противопоставление Европы, являвшейся на протяжении более 50-летнего периода ХХ в. символом Запада и так называемого Западного блока, и ее юго-восточной части, где за исключением Греции и Турции, существовали коммунистические режимы, часть из которых принадлежала Востоку (читай «Восточному блоку») – становится неприемлемым для посткоммунистических стран с политической точки зрения.
     Само определение внешнеполитического курса во многом представляет собой социальный процесс. Вполне справедливым можно считать утверждение о том, что «члены принимающей решения элиты получают ценности, восприятие и ожидания относительно мировой ситуации от широких слоев общества» 11 . Одновременно сам процесс принятия решений во многом «является как бы комбинацией новой информации и старых воспоминаний» 12 . Парадоксально, но факт — образ Балкан как особой геополитической зоны в представлениях российской правящей элиты эволюционировал на протяжении нескольких хронологических этапов, сохраняя в течении 100 последних лет отдельные статичные черты.

Прагматизм или традиционализм?
     Процесс создания новых государств, продолжавшийся в регионе на протяжении ХХ в. и вылившийся в его конце в радикальные этнотерриториальные изменения, «заторможенные» в начале ХХ в., возобновил традиционализм восприятия российской правящей элиты балканского геополитического пространства13 . Последовавшие в 80 — 90-е гг. ХХ в. изменения породили в ней ощущение «потери» Балкан14 : вновь, как и в начале века категориально-оценочный представленческий аппарат стал, несмотря на явную его неприминимость в прежних формах, включать схемы катастрофическо-конфликтного содержания: “потеря” Россией Балкан; “уход” России с Балкан; «русофобство» и «русофилизм» политических сил и внешнеполитических ориентиров как критерии, определяющие отношения между Россией и соответствующими странами полуострова. Балканы как геополитический регион рассматривался российскими правящими кругами в виде законного домена России, которая стремится сохранить на них статус-кво, не взирая на стремление государств полуострова определить свои национальные приоритеты и выступать с разнонаправленными внешнеполитическими программами.
     Особое значение для балканских государств после окончания холодной войны, падения коммунистических режимов, роспуска Восточного блока и ликвидации СССР приобрела проблема выработки схемы взаимоотношений в регионе, а также с ведущими мировыми державами. Прежняя система сдержек и противовесов, построенная на противоборстве СССР и США, являвшихся лидерами соответствующих военно-политических блоков – Варшавского пакта и Северо-атлантического альянса, перестала существовать. Более того, перед посткоммунистическими странами встала задача формулирования своего национального интереса, который должна была обеспечить и адекватная ему доктрина национальной безопасности. Обращение к евро-атлантизму в таких условиях выглядит как стремление изменить существовавшие в регионе традиционалистские концепции межгосударственных взаимоотношений и определить в соответствии с «европейским стандартом» свой национальный интерес, обеспечиваемый комплексной системой национальной безопасности. Россия, в свою очередь, выступила с охранительных позиций и, наоборот, апеллировала к традиционности. Признание Москвой в начале 90-х этно-территориальных изменений на постюгославском пространстве сопровождалось, тем не менее, исключительно противоречивыми шагами: с одной стороны, режим С. Милошевича в Белграде осуждался официальными российскими властями, а, с другой, Россия выбрала для себя роль посредника между ним и Западом. В немалой степени на более позднем этапе развития югокризиса российская позиция будет оцениваться рядом иностранных наблюдателей, а также отдельными вовлеченными в конфликт сторонами, как откровенно просербская и промилошевичевская. Одновременно, солидаризировав с Европой и США по вопросу о кризисе на Балканском полуострове, Москва уже в начале 90-х гг. в той или иной степени демонстрировала свою традиционную близость с этим регионом. На протяжении 1991-1995 гг. проходил процесс выдвижения российскими правящими кругами и прежде всего — руководством МИДа, на первый план тезиса принадлежности России американо-европейскому миру и верности партнерства с ним.
     Достаточно серьезные процессы в этот период (1991-1995 гг.) начинают происходить практически во всех секторах балканского внешнеполитического направления России. Москва попыталась трансформировать прежние взаимоотношения СССР с конкретными государствами полуострова в соответствии с пониманием её государственным и внешнеполитическим руководством задач России на международной арене. В этой связи сами Балканы выступали не в роли самостоятельного объекта российского национального интереса, а как вспомогательная часть российско-западных (включая американскую составляющую) и российско-СНГшных отношений. В контексте этого объективно сложившейся диверсификации соотношение сил и характер выстраиваемых внешнеполитических конфигураций представляли собой достаточно сложную, а потому и мало контролируемую систему. Конфликтогенность её составляющих была очевидна и серьезно влияла на собственно российские интересы вблизи границ РФ. Так, в частности, югославская ситуация в силу объективных условий резонировала в румыно-молдавско-приднестровском секторе15 ; отношения между Москвой, Афинами, Баку, Ереваном и Тбилиси так или иначе затрагивали российско-турецкую проблематику16 , а тюрко-исламский аспект общественно-политического и этно-культурного развития отдельных этносов и регионов Российской Федерации и государств СНГ являлся в определенной степени инстигирующе-инициирующим фактором во взаимоотношениях России и Турции17 .
     Особенность складывавшейся к 1995 г. российской внешнеполитической деятельности России18 заключалась в усиливающемся давлении на отечественный МИД со стороны национал-патриотических и коммунистических сил, увеличивших своё присутствие во внутриполитической жизни страны по объективным общественно-экономическим и субъективным конъюнктурно-политическим причинам. В этой связи, балканское направление российской внешней политики постепенно превращается в своего рода пробный шар как внешнеполитических схем Кремля, так и внутриполитической борьбы национал-патриотической и коммунистической оппозиции против российского руководства19 . Прямая взаимосвязь этих двух качеств одного и того же внешнеполитического направления способствовала активизации деятельности МИДа на нем как на одном из особых. Однако вновь как и раньше перед Кремлем встала проблема, которая имела для России принципиальное значение: проводить политику в Балканском регионе вместе с другими членами международного сообщества, или занять особую позицию, способную создать, одновременно, для Кремля как выход из внутри и внешнеполитического положения, так и осложнить отношения с евро-американскими партнерами.
     Именно в 1995 г. Россия впервые начала на Балканах постепенный дрейф в сторону так называемого неотрадиционализма. Его суть заключалась в пока ещё осторожном, но всё-таки настойчивом выдвижении ряда взаимосвязанных тезисов. Главными из них являлись апелляции к «традиционности российского присутствия на Балканах», заявления об «этно-конфессиональной близости народов полуострова и России»; «покровительстве со стороны России балканских стран и народов, которым угрожают внерегиональные силы» и, наконец, об особом «российском честном посредничестве в конфликтах на полуострове». В балканской политике Кремля начались усиливаться конфронтационные аспекты, прежде всего в форме активизации взаимоотношений с теми из стран полуострова, которые в силу определенных обстоятельств имели проблемы во взаимоотношениях с Западом или, являясь в военно-политическом плане его частью, выступали с особых позиций. На этом этапе Москва постаралась усилить своё присутствие на югославском направлении; возобновить в широком диапазоне с Болгарией (чередование правительств демократов-сторонников усиления сотрудничества с Западом и социалистов, выступавших за тесное сближение с Россией способствовало таким шагам Кремля); активизировать взаимоотношения и с Афинами и с Анкарой (хотя и в достаточно противоречивом виде).
     В тоже время, возобладавший в начале становления России как суверенного государства американо-европоцентристский ориентационный принцип внешней политики, к середине 90-х гг. начал испытывать определенные изменения. Они являлись порождением как внешнеполитических условий, так внутриполитической ситуации в самой России20 . В контексте складывавшегося противоборства российских политических сил ситуация на Балканах заставляла Кремль всё больше демонстрировать черты самостоятельности в отношениях с западными партнерами и прежде всего США. Словесная риторика постепенно охватывала всё большее количество тем балканского регионального развития, что рано или поздно должно было привести уже к практическим шагам: изменению всего формата балканского направления российской внешней политики.
     Именно конфликтогенная составляющая балканской региональной ситуации и, прежде всего, югокризис с различными вариантами его решения, повлияла на восприятие российской политики на Балканах общественно-политическими и руководящими кругами страны21 . Первым шагом на этом пути стала смена в высших эшелонах российского МИДа, руководитель которого А. Козырев многое сделал для усиления взаимодействия России и Запада, с одной стороны, и, с другой, резко выступал против каких-либо тесных отношений России со странами и режимами, имеющими ярко выраженные черты диктатур или тоталитарных государств. Общественное мнение в России в большей своей части подверженные эмоционально-стрессовым воздействиям, обусловленным внутрироссийскими социально-экономическими условиями и являющиеся ответной реакцией на них, всё более демонстрировали дрейф в сторону консервативно-неосоветских, антизападных, а во многих случаях и антидемократических настроений. В немалой степени этому начинает способствовать в этот период и первая российско-чеченская война 1994-1996 гг. Постепенно в общественном сознании начинают консолидироваться элементы идеологии национал-патриотизма, ксенофобии и этноалармизма22 .
     В силу начавшихся общественных изменений и системно-политических процессов в правящих кругах России усиливается концепция «независимого» внешнеполитического курса, основанного на концепции «многополярного мира». Автором этой идеологической схемы, являвшейся во многом порождением советско-бюрократического внешнеполитического стиля стал новый министр иностранных дел Е. Примаков. В контексте взаимоотношений России с Западом и Востоком ряд регионов, включая Балканы, приобрели новое качество. На смену практики коллективного участия России и евро-американских партнеров в балканских делах постепенно приходит новая, но по сути, похожая на старую советскую, формула российской политики в этом регионе. Содержательная часть примаковского внешнеполитического курса на Балканах становится активное использование взаимоотношений между Белградом и Москвой не только и не столько для конкретного решения проблем, связанных с этно-политическим и территориальным развитием на постюгослаавском пространстве, сколько в целях: 1) недопущения существенных изменений конфигурации на нем как самого по себе, так и как некого опасного образца, могущего быть использованного в России; 2) оказания давления на европейцев и американцев уже в контексте существующих других проблем взаимоотношений России с ними.
     Ставка на активное вовлечение в югокризис, сделанная Е. Примаковым, была продолжена на греко-кипрском направлении, когда Москва обеспечила военно-технические поставки Никосии в интересах обеспечения кипрского национального суверенитета и предоставила законному правительству острова ракетные установки С-300. Имея в виду очередное обострение взаимоотношений между Афинами и Анкарой по спорной проблеме как предполагают богатого нефтью шельфа23 , включение Москвы в этот региональный конфликт также носило характер “обозначения” своего интереса. Жёсткие действия Москвы в отношении Турции на кипрском направлении были результатом позиции этой страны по целому кругу кавказских проблем, а также являлось результатом усиления политических амбиций Анкары в Центральной Азии и на Балканах.

Конфликты: мир и/или примирение?
     Наиболее проблемным, однако, для Кремля оставался приднестровско-молдавско-румынский сектор балканского внешнеполиического направления. На повестке дня этого, сложного по своей геополитической конфигурации конфликта стояло сразу несколько вопросов, решение которых в любом их виде создавало бы проблемы для Москвы. Во-первых, предстояло разрешить спор между Тирасполем и Кишиневом, который влиял на весь комплекс внешнеполитических, военных и хозяйственных взаимоотношений России с регионом. Во-вторых, и в тесной связи с первым, стола проблема ухода или сохранения позиций российских миротворцев, выполняющих роль условного кордона между Молдовой и Приднестровской молдавской республикой. Несмотря на то, что Москва и Киев являются коспонсарами мирного урегулирования ситуации в этом районе, у России здесь всё-таки больше возможностей. Поэтому уход её военных подразделений отсюда, а самое главное передача военных складов в те или иные руки могли служить своего рода козырной картой отечественной дипломатии. Это особенно учитывалось примаковским МИДом в контексте третьей проблемы — тесных взаимоотношений между Кишиневом и Бухарестом. Есть все основания предполагать, что вопрос о пространственном выходе России на Балканы, помимо традиционного черноморского-кавказского, рассматривался и с позиций сохранения российского присутствия и приднестровском секторе.
     Однако все эти шаги российской внешней политики на Балканах на протяжении первых лет второй половины 90-х гг. носили более реперный, чем системный характер. Балканское направление лишь начинало выстраиваться в соответствии с новыми веяниями в российском руководстве и прежде всего в связи с очевидным отказом от консолидированной солидарности с евро-американскими партнерами. Одновременно МИД активизировал и частично возродил характерную для советского периода линию на создание и усиление противоречий между США и их европейскими партнерами. Наиболее перспективным с точки зрения подобного подхода могли выступать региональные конфликтные ситуации, в которых у европейцев (не имеющих статуса сверхдержав) возникали тактические противоречия с американскими национальными интересами. Балканы, в силу их географической близости к европейским государствам и традиционной вовлеченности в общеевропейские дела, превращались в достаточно серьезный проблемный пункт мировой политики. Разновекторность внешнеполитических интересов, традиционные связи и пристрастия, экономические и военно-политические планы конкретных государств — всё это создавало широкое поле для внешнеполитических комбинаций в случае мирного развития ситуации. Однако уроки боснийского кризиса оказались не усвоены режимом С. Милошевича в Белграде.
     В этих условиях перед отечественным МИДом, в соответствии с общей идеологической направленностью его руководителя, стояла двуединая задача: во-первых, не допустить вмешательства и военно-политического нажима внерегиональных государств на Милошевича в целях территориального ограничения суверенитета Сербии над местами проживания подвергающихся преследованиям национальных меньшинств (прежде всего Косово), и, во-вторых, изменения внутриполитического положения радикальными революционными методами со стороны противников югославского диктатора из-за опасений дезинтеграции Югославии и прихода туда НАТО. Эти два взаимосвязанных тезиса достаточно серьезно влияли и на механизм реализации внешнеполитического курса как при самом Е. Примакове, так и при его приемнике И. Иванове.
     Суть российских внешнеполитических комбинаций на балканском направлении начиная с 1996 и вплоть до 2000 гг. заключалась в обеспечении следующих основных целей: 1) сохранении территориальной целостности Югославии; 2) недопущении слишком активного вовлечения внерегиональных сил в балканские дела; 3) закреплении существующего территориального разделения и недопущение его последующего изменения; 4) расширении взаимодействия с теми из государств, занимающих особую позицию в рамках евро-атлантических структур; 5) поддержке региональных общественно-политических сил, ориентирующихся на создание баланса между основными участниками международного сообщества, включая Россию и выступающих за активное привлечение последней к решению региональных проблем.
     Чередование активной (военной) и латентной (полумирной) фаз балканского кризиса, который на протяжении 1997-2001 гг. включал такие знаковые события как гражданскую войну в Албании (весна 1997 г.), косовский кризис (1997-99 гг.), внутриполитический конфликт внутри Югославии и в отношениях между её федеральными частями — Сербией и Черногорией, партийно-политические изменения в Болгарии и Румынии и, наконец, внутриполитический кризис в Республике Македония, способствовал более жесткому позиционированию государств региона в системе международных отношений в целом, и в Европе, в частности. Российская внешняя политика на Балканах на этом пятилетнем периоде выявила ряд черт, позволяющих говорить более о ситуативной реакции на события в контексте собственно российских проблем и, в тоже время, обращению к принципам консервации балканской этно-территориальной картины при недопущении каких-либо изменений в этой области. Серьезное влияние на отношение Кремля к национальным и внутригосударственным проблемам, в данном случае, стал оказывать фактор второй российско-чеченской войны, начавшейся осенью 1999 г. Оценка задействованных в балканском кризисе сил, попытки выдвижения ими собственных рецептов решения проблем, а также роль международного сообщества — всё это способствовало окончательному выделению российской позиции из общего “международного концерта”. Имея в виду, что составляющими этно-территориальных и общественных противоречий в Балканском регионе являются распад конфронтационной биполярной системы, усиление идеологии “этнического государства” и одновременная актуализация евроориентированных векторов внешней политики стран региона, межэтническая “чересполосица”, региональные традиции конфронтационного этнического сосуществования различных этнических общностей в рамках одного государства24 , а также большая степень вовлеченности внерегиональных сил в балканские дела, вопрос о формулировании российской внешней политики в отношении стран и народов этого полуострова стал претерпевать все характерные для российского внешнеполитического курса изменения.
     С особой силой в этой связи выявилось влияние концепции «равного сближения с Западом и Востоком», поиск региональных геополитических стратегических партнеров, активизация “разделительной” политики в отношении Европы и США при консультациях по проблемам поиска решения конфликтных ситуаций. Одновременно, при аргументации в дискуссиях с зарубежными (особенно западными) партнерами по конкретной российской позиции, Москва усилила апеллирование к общественному мнению страны как влияющему на официальную внешнеполитическую деятельность главы государства и отечественного МИДа25 . Так, в частности, происходило в период косовского кризиса26 , силового воздействия НАТО на Югославию и внутриполитического кризиса в Республике Македония. Особое “фоновое” звучание стали приобретать идеи традиционного этно-конфессионального единства России с конкретными народами и странами, в которых государство оказалось под сильным воздействием, с одной стороны, внутриполитических этноориентированных или этноцентрически настроенных групп и партий, а, с другой, международного сообщества в лице евро-атлантического блока. Проекция моделей решения конкретных конфликтов, определяемая в официальной позиции МИДа и Кремля стала сочетать набор тезисов, свидетельствующих о появлении некой общей концепции подходов к балканской проблематике. Они включила мирное разрешение конфликтов; право государств на силовые действия в отношении активного этнополитического движения, пытающегося заставить власти учитывать интересы национального меньшинства в условиях, когда мирными способами это сделать это не возможно; недопущение пересмотра качества национального суверенитета отдельных областей на уровне полиэтнической государственности и ограничение вовлеченности внерегиональных сил в балканские проблемы.

Новые горизонты
     Развитие ситуации в само регионе, однако, свидетельствует о том, что единственной альтернативой существующему кризисному состоянию этого геополитического региона может служить только отказ от местной традиционности в вопросах межэтнического размежевания, межгосударственного взаимодействия и принятия так называемого европейского стандарта соблюдения прав человека. На нынешнем этапе для Балканских государств существует привлекательность Евросоюза и НАТО, обеспечивающих и регулирующих широкий спектр жизненно-важных вопросов экономики, политики и обороны. В прошлое уходит традиционная игра на противоречиях, не мыслимая ранее без участия России. Сейчас одно из первых мест в официальных внешнеполитических концепциях балканских государств, включая Грецию и Турцию, идей «географического» или даже «геополитического моста», в роли которого могла бы выступить их страна во взаимоотношениях Запада (евро-атлантического сообщества) и Востока (Россия и ряд государств СНГ). Таким образом, география превращается во внешнеполитических устремлениях государств Балканского полуострова в серьезный политический аргумент, используемый ими для достижения своих внешнеполитических целей. В тоже время в официальных документах правительств Балканских государств и сформулированных ими доктрин национальной безопасности, а также оборонных концепциях выделяются два элемента: во-первых, ориентированность на евроатлантические структуры и, во-вторых, четко очерченные потенциальные угрозы. Россия в этом контексте фактически не упоминается даже в виде известного тезиса «равных отношений с Западом и Востоком», нередко звучавшим ранее. Так, в частности, в «Концепции национальной безопасности Республики Болгария» подчеркивается: «Национальным приоритетом Болгарии является членство в НАТО и Европейском союзе, что отвечает долгосрочным интересам страны» 27 . «Западный вектор» важен и для Афин, так как «задачей Греции – государства среднего размера, занимающего стратегическое положение и придерживающегося статуса кво, является обеспечение ее территориальной целостности, защита ее демократической системы и ценностей… Стратегические позиции обязаны ее членством в НАТО (в 1952 г.)» 28 . Фактор угроз национальной безопасности в этом контексте становится индикатором внешнеполитических ориентиров. В соответствии с точкой зрения экспертов Министерства обороны Турции для нее, помимо прочих, на Балканах существуют угрозы в виде региональных и этнических конфликтов; политической и экономической нестабильности, а также неопределенности в ряде стран; распространение оружия массового уничтожения и ракетного оружия большой дальности; религиозного фундаментализма; нелегальная транспортировка наркотиков и оружия, а также международный терроризм. По мнению авторов аналитического документа турецкого Министерства обороны задачей же национальной безопасности для нее выступает «сохранение и защита независимости, территориальной целостности и республиканского строя» 29 . Основные риски и вызовы безопасности Болгарии, по мнению Генштаба Болгарской армии, изложенной в его директивном документе «Военная стратегия», заключаются в политической, экономической и военной нестабильности государств в регионе юго-восточной Европы; этнические и религиозные противоречия в некоторых частях Западных Балкан; нерешенные территориальные и пограничные вопросы в регионе; международная организованная преступность; международный терроризм; незаконный оборот наркотиков; экологические трансграничные и национальные проблемы» 30 . Основные черты угроз дестабилизации на Балканах проявляются, по мнению аналитиков Генштаба греческой армии, в этническом национализме, отсутствии сильных демократических институтов и организованной преступности31 . Симптоматичным в данном случае становится видение греческим МИДом региональной ситуации в целом и путей выхода из нее. Так, в частности, официальные Афины заявили о том, что «Греция непоколебимо верит в то, что прочный мир и стабильность на Балканах могут быть достигнуты только с помощью экономического развития, усиления демократических основ во всех странах региона, признания существующих границ, уважения прав человека и прав меньшинств» 32 . Румынская «версия» интерпретации угроз имеет свое своеобразие. Во внутриполитическом отношении, по мнению румынских экспертов, их страна уязвима в социальной, экономической и политической областях. В международном плане в отношении для Румынии существуют угрозы в виде международного терроризма, способного усилить размежевание в международном сообществе и ослабить мировую стабильность33 . Весь комплекс угроз, перечисляемых в официальных доктринах национальной безопасности государств региона, судя по документам, может быть элиминирован только на основе коллективного сотрудничества на полуострове. Поэтому, в создавшихся условиях, для России одним из главных элементов ее пока еще не сформулированной в соответствии с требованиями времени балканской политики является активное участие в международных инициативах, предпринимаемых в отношении Балкан, в частности Пакта стабильности для Юго-восточной Европы. Он был предложен Европейским Союзом 10 июня 1999 г., а его участниками стали Албания, Босния и Герцеговина, Болгария, Венгрия, Канада, Македония, Россия, Румыния, Словения, США, Турция, Хорватия, Япония, Европейский Союз, ООН, НАТО, ОБСЕ, МВФ и Мировой Банк34 . Как отмечали вполне справедливо иностранные обозреватели, он представляет собой политическую приверженность всеобъемлющему, скоординированному стратегическому подходу в отношении региона. Это особенно важно для России, так как любое, обусловленное конфронтационными тенденциями, изменение ситуации на Балканах неминуемо вовлечет Москву во внутрибалканкий конфликт без видимой реальной пользы для нее.
     Российской внешней политики на Балканском полуострове предстоит решить две взаимосвязанные задачи. Первая из них заключается в переходе Москвы к конвенциональной двусторонним или многосторонним отношениям без включения себя во всевозможные концепции и комбинации стран региона (типа “баланса сил”, “усиления собственной позиции при взаимоотношениях с другими странами с помощью российской поддержи” и т. д.) Вторая — это принятие как факта исторического и политического развития полуострова возможность ненасильственных этно-территориальных изменений на Балканах и выработку собственных адекватных подобным событиям шагов, способных вывести Россию из конфликтных зон на полуострове с наименьшими для неё потерями, но в условиях, когда от её позиции могут зависеть баланс сил на полуострове. Любая попытка «заморозить» ситуацию и придерживаться традиционной российской линии на поддержание статус-кво, в данном случае будет означать поддержку тех сил в регионе, которые обречены на создание новых кризисов в регионе и поражение.


1 Романенко С. А. Распад Югославии: «аговор» или историческая неизбежность?// Полития. 1998, №2; Улунян Ар. А. Проблемы формирования этно-государственных ориентиров гражданского самосознания на территории бывшего СССР // Трансформация цивилизационно-культурного простанства бывшего СССР (тенденции, прогнозы). М.,1994.
2 Хевролина В. М. Власть и общество. Борьба в России по вопросам внешней политики. 1878-1894 гг. М., 1999. С. 3, 4.
3 Isakovic Z. Expansion of NATO, Conflicts in the Balkans and the Security of the Federal Republic of Yugoslavia. (http://www.uottawa.ca); Ivanov Tilcho K. Confidence and Security in the Balkans: The Role of Transparency in Defence Budgeting. Institute for Security and International. Studies Research Report, No. 6 November 1996. Sofia.(http://www.isn.ethz.ch).
4 Улунян Ар. А.Старая площадь и «Единая Восточная Европа» в 50-е — 90-е годы. Советская коммунистическая доктрина и геополитика // История европейской интеграции 1945-1994. М., 1995;Ulunjan Ar. Sowjetische Einschätzungen der politischen Entwicklung in Osteeuropa. Nach den Dokumenten des ZK der KpdSU// FORUM für Osteuropäische Ideen und Zeitgeschichte. Köln. 1. Jahrgang 1997. Heft 1.
5 Выступление министра иностранных дел А. В. Козырева на открытии хельсинской встречи СБСЕ. 24 марта 1992 г. // Югославский кризис и Россия. Документы. Факты. Комментарии. М., 1993. Т. 2. С. 69.
6 Подробнее в: Афанасьев М. Н. Правящие элиты и государственность посттоталитарной России. М., 1997.
7 Аналитический материал «Άμυνα», опубликованный в Греции политической организацией ΔΗΚΚΙ.(http://www.apodimos.com/dhkki12.htm).
8 Jervis R. Perception and Misperception in International politics. Princeton, 1976.
9 Подробнее см.: Улунян Ар. А.Русская геополитика: внутрь или вовне? (Российская научная элита между Западом и Востоком в начале ХХ века. )//Общественные науки и современность. 2000. № 2.
10 Левашов В. И. Введение в психосемиотику. Спб., 1994. С. 47.
11 Farrands Ch. State, Society, Culture and British Foreign Policy// British Foreign Policy. tradition, Change and Transformation. Ed. by M. Smith, St. Smith, B. White. London, 1988. P. 51.
12 Deutsch K. The Analysis of International Relations. L., 1978.P. 85.
13 Улунян Ар. А. Геополитические взгляды российской правящей элиты на Балканский регион с конца ХIХ века до 90-х гг. ХХ века (проблемы исторической политологии)// Человек на Балканах в эпоху кризисов и этнополитических столкновений ХХ в. М., 2002.
14 Подробнее в: Романенко С. А. Югославия: кризис, распад, война. Образование независимых государств. М.. 2000.С. 457-461.
15 Улунян Ар. «Самопровозглашенные республики»: парадокс истории или новая реальность?// Российские вести. № 47(1565). 15 ноября 2000.
16 Улунян Ар. Политический динамит. Бикфордов шнур тянется с Кавказа на север.// Век. № 12(327). 26 апреля-1 апреля 1999; Улунян Ар. Балканское домино. Юго-Восток Европы сползает к хаосу.// Век. № 13 (328). 2 апреля-8 апреля 1999.
17 Подробнее в: Suat I. Turkiye’nin ve Turk dunaysinin jeopolitig. Istanbul, 1993.
18 Существует несколько периодизаций эволюции российского внешнеполитического курса. Одна из них предложена в: Косолапов Н. Становление субъекта российской внешней политики// Pro et Contra. Зима-весна 2001.Внешняя политика России 1991-2000. Ч. 1. С. 9.
19 Примеры фактической поддержки отдельными политическими, общественными и даже профессиональными организациями режима С. Милошевича, хотя и с использованием аргументации «защиты Югославии» против международных санкций можно видеть в: Югославский кризис и Россия.
20 К последним, по мнению ряда специалистов, относились «становление российской новой элиты; стремительно обострявшийся конфликт государства с классом частных собственников; новая ситуация в постсоветском миропорядке, когда доминирование США и одновременно нараставшее и вё более публично демонстрируемое бессилие РФ уже невозможно было игнорировать». — Косолапов Н. Ук. соч. С. 24.
21 Подробнее в: Романенко С.А. Югославия: кризис, распад, война. Образование независимых государств. М., 2000.
22 Примером подобных взглядов стала антинатовская кампания, переросшая в антизападную: Преступления НАТО в Югославии. Документальные свидетельства. -М., 1999.
23 Подробнее в: Παπαδημήτριου Γ. Η διαφορά για την υφαλοκρυπίδα του Αιγαίου και το Κυπριακό πρόβλημα. Αθήναι, 1979.
24 Улунян Ар. А.Балканские народы друг о друге: явные пристрастия и тайные чувства в конце ХХ века // Общественные науки и современность. 1999. № 4.
25 Николаев Н. Кремль и Смоленская площадь: без разделения труда// Российские вести. №38-39 (1556-1557). 27 сентября 2000; Он же. Кризис российской дипломатии: форма стара, содержание подмочено// Российские вести. № 44(1562). 25 октября 2000.
26 Давыдов Ю. Проблема Косово в российском внутриполитическом контексте// Косово. Международные аспекты кризиса. М.,1999. С. 247-280.
27 Концепция за националната сигурност на Република България. Приета с Решение на 38-о НС от 16.04.1998 г., обн., ДВ, бр. 46 от 22.04.1998 г. (http://www.md.government.bg).
28 Dokos T. Greek Security Doctrine in the Post-Cold War Era. A Journal of Foreign Policy Issues. (http://www.hri.org/MFA).
29http://www.msb.gov.tr
30 Генерален Щаб на Българската Армия. Военна стратегия на Република България. София, 2002 г. (http://www.md.government.bg).
31 The threat and the new trends in the Balkans. Hellenic Army General Staff (http://www.army.gr).
32 Официальное заявление МИД Греции. Διαδικασία Σταθεροποίησης και Σύνδεσης Δυτικών Βαλκανίων. (http://www.mfa.gr).
33 Romania’s National Security Strategy. (http://english.mapn.ro).
34 Подробнее в: Current and Projected Factors Affecting Regional Stability. United States General Accounting Office. Briefing report to the Chairman, Committee on Armed Services, House of representatives. Washington, 2001.

Print version
EMAIL
previous РОССИЯ ПРИ ПУТИНЕ: РАСТЕТ ЭКОНОМИКА, НО РАСТУТ И ПРОБЛЕМЫ |
Андрей Белоусов
ДВА ВЕКА РОССИИ НА БАЛКАНАХ |
Сергей Романенко
next
ARCHIVE
2021  1 2 3 4
2020  1 2 3 4
2019  1 2 3 4
2018  1 2 3 4
2017  1 2 3 4
2016  1 2 3 4
2015  1 2 3 4
2014  1 2 3 4
2013  1 2 3 4
2012  1 2 3 4
2011  1 2 3 4
2010  1 2 3 4
2009  1 2 3 4
2008  1 2 3 4
2007  1 2 3 4
2006  1 2 3 4
2005  1 2 3 4
2004  1 2 3 4
2003  1 2 3 4
2002  1 2 3 4
2001  1 2 3 4

SEARCH

mail
www.jota.cz
RSS
  © 2008-2024
Russkii Vopros
Created by b23
Valid XHTML 1.0 Transitional
Valid CSS 3.0
MORE Russkii Vopros

About us
For authors
UPDATES

Sign up to stay informed.Get on the mailing list.