ISSUE 1-2004
INTERVIEW
Александр Куранов
STUDIES
Сергей Маркедонов Григорий Голосов Ярослав Шимов Александр Куранов
RUSSIA AND ITS NEIGHBOURS
Ирина Клименко  & Ростислав Павленко Юрий Шевцов Томаш Шмид
OUR ANALYSES
Юрий Шевцов
REVIEW
Вацлав Рамбоусек
APROPOS


Disclaimer: The views and opinions expressed in the articles and/or discussions are those of the respective authors and do not necessarily reflect the official views or positions of the publisher.

TOPlist
STUDIES
«ПАРТИЯ ВЛАСТИ» В ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ: НЕКОТОРЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ О ПРИРОДЕ ФЕНОМЕНА
By Сергей Маркедонов | кандидат исторических наук, Институт политического и военного анализа, Российская Федерация | Issue 1, 2004

     Словосочетание «партия власти» давно и прочно закрепилось в словаре российских политиков и политологов. В экспертном сообществе утвердился консенсус по поводу того, какое объединение «номинировать» на эту роль. Сегодня в этом качестве рассматривается партия «Единая Россия», победившая в декабре 2003 года на выборах в Государственную Думу. Феномену «партии власти» посвящены квадратные километры газетных площадей. Но, несмотря на это, пока нечасто можно встретить адекватное понимание этого непростого явления политической истории постсоветской России.

Партия – не партия
     Начнем с самого определения. На первый взгляд вполне обоснованное словосочетание является терминологическим нонсенсом. Слово «партия» – производное от pars, то есть «часть». Часть не может быть тождественна власти, понимаемой как неразделенная общность, если угодно, тотальность (от президента до районного чиновника). Очевидно, что явление, которое мы пытаемся определить как «партию власти», вовсе не стремится быть какой-то частью или претендовать на часть чего-либо. Напротив, стремление к целостности и желание устранить фрагментарность как политический принцип стали сегодня почерком тех, кто охотно соглашается быть причисленными к «партии власти». Разделение властей и сопутствующая данному принципу идеология плохо сочетаются с «управляемой демократией», «укреплением властной вертикали» и нынешней ролью парламента как департаментом для голосования при администрации президента. С переводом же этого словосочетания на иностранные языки возникает и вовсе трудноразрешимая проблема. Как, в самом деле, адекватно объяснить, например, по-английски, этот феномен, который формирует сегодняшнюю российскую политику, но отсутствует в западной политологической системе координат? “Party of power”? “Powerful party”? Нет, не то или не совсем то...
     Еще сложнее с определением места этого явления на политической карте. «Партию власти» пытаются измерить традиционным политологическим аршином, размещая ее то в правом, то в левом углу политического спектра. Некоторые наиболее изобретательные эксперты предлагают конструкции типа «левоцентристское» («правоцентристское») объединение, а иные, не видя четких идеологических очертаний «партии власти», помещают ее в центр поля российской политики. При этом они не слишком утруждают себя поиском ответа на вопрос, что же такое центризм и какие идейно-политические ценности он артикулирует. В результате подобных упражнений получается, что «партия власти» – это та, которая за все хорошее и против всего плохого.
     Очевидно, что традиционная для европейской политической мысли схема неприменима для описания и исследования российской «партии власти». Речь, естественно, идет не о партийно-политической системе Российской Федерации в целом. Помимо «партии власти» в России есть, пусть и недостаточно сильные, свои левые и правые политические объединения. Автор далек от мысли абсолютно противопоставлять европейской традиции нашу «самость». Но дело в том, что для «партии власти» следование неким идейным ценностям не является, в отличие от европейских аналогов, основополагающей целью. Для этого нужны, как минимум, многолетние (а лучше многовековые) традиции открытой политической конкуренции и интеллектуальных дискуссий по проблемам идеологии и национальной стратегии. Увы, описанные выше навыки строителями «партии власти» не востребованы. Кроме того, в «партии власти» в постсоветской России «бывают странные сближенья». Иногда настолько странные, что позволяют, говоря словами известного российского философа Семена Франка, отнести эту самую партию «по ту сторону правого и левого».
     Не совсем удачной представляется и попытка «опознавания» «партии власти» с помощью политико-культурологической классификации, то есть отнесения этой партии к традиционалистам (почвенникам) или западникам. Среди лидеров и активистов «партии власти» мы при желании сможем обнаружить и поборников русской самобытности, и умеренных западников, и поклонников постиндустриального общества, и защитников особого экономического пути.
     Не все ясно и с биографией «партии власти». Хоть среди ее критиков немало тех, кто сравнивает ее с КПСС, очевидно, что у нынешнего аналога «ума, чести и совести нашей эпохи» нет такой внятной родословной. Откуда есть пошла «партия власти» – не столь простой вопрос, как кажется на первый взгляд. Само это словосочетание появилось задолго до рождения «Единой России». Так от кого же нынешняя победительница думских выборов приняла политическую эстафету? От «Выбора России», который в 1993 году был вовсе не партией, а движением? От «Демократического выбора», который стал партией тогда, когда его отец-основатель и духовный лидер Егор Гайдар покинул пост вице-премьера российского правительства и к власти уже отношения не имел? Можно ли считать партию «властной» на основании поддержки ею социально-экономического курса главы государства? И если да, то как быть с политической поддержкой? Известно, что в декабре 1994 г. целый ряд лидеров «Демвыбора», не согласившись с силовым решением «чеченского вопроса», потребовали импичмента главы российского государства.
      Может быть, следует начинать историю российских «партий власти» от черномырдинского «Нашего дома – Россия», названного в свое время «Наш дом-Газпром»? Но кто сказал, что уважаемая корпорация «Газпром» и российская власть – синонимы? Да и можно ли называть партией власти ту силу, которая контролировала исключительно ее исполнительную ветвь, занимаясь политическим торгом с партией ветви законодательной, то есть КПРФ?
     Немногим лучше выводить родословную российской партии власти и напрямую от КПСС. Велик соблазн сделать такой вывод, но при ближайшем рассмотрении обнаружится существенная подмена понятий. Да, среди представителей российской «партии власти» немало знатных и колоритных «обком обкомычей», не чурающихся своего прошлого. В идейном багаже тех, кого мы относим к этой партии, есть тезис о том, что «не все так плохо было в советском прошлом», и что «советский период – это тоже наша великая история». Но КПСС – не постсоветская «партия власти». Первая – система государственного управления и подавления в условиях отсутствия демократии (даже «управляемой») и мобилизационной экономической модели. КПСС не могла по определению побеждать или проигрывать на выборах. Ей, как «партии нового типа», отрицавшей ценности буржуазного парламентаризма, не нужна была легитимация через выборы. «Партия власти», напротив – результат половинчатой и непоследовательной демократизации общества, либерализации экономики и восситановления многопартийности. И выборы «партии власти» нужны. Пусть фарсовые, но выборы.
     О многопартийности в связи с «партией власти» хотелось бы сказать особо. Сегодня целый ряд экспертов высказывают мысль о формировании в России «полуторопартийной системы», как (до недавнего времени) в Мексике или (по сей день) в Японии. Налицо доминирование «Единой России» и существование целого ряда больших и меньших объединений, играющих роль политического кордебалета, декорации для изображения плюрализма и демократических процедур. В этой схеме все верно, кроме одного: российской системе, в отличие от японской или мекисканской, не хватает собственно партийности. И в Японии, и в Мексике доминирующая партия (соответственно Либерально-демократическая и Институционно-революционная) выполняет не только идеологические функции, но и организует своеобразный кадровый и политический кастинг. В России же и избрание президентом Владимира Путина, и назначение премьер-министром Михаила Фрадкова происходило без каких-либо партийных процедур. «Партия власти» поддержала на президентских выборах Путина, дала свой «одобрямс» предложенной им кандидатуре на пост председателя правительства, но ни Путин, ни Фрадков не были в полном (японском или мексиканском) смысле слова представителями «партии власти». Путин выдвигался в президенты «от народа», а не от партии, хотя бы и «партии власти», а кандидатуру Фрадкова предложил глава государства, а не партийный ареопаг. Таким образом, следует разделять российскую «партию власти» и высшую государственную власть. Это – не синонимы. Высшая власть в России стремится быть подчеркнуто надпартийной и внепартийной силой.
     И последнее (по порядку, но не по значимости) замечание. Ритмы и способы формирования и развития «партии власти» как политического феномена в центре России и в регионах будут не всегда совпадать. И уж тем более большая «партия власти» не будет тождественна маленьким, а последние, в свою очередь, вовсе не будут «клонами» московского политического продукта.

Родовые черты...
     Как видим, при рассмотрении феномена «партии власти» в постсоветской России без ответов остаются практически все необходимые для адекватного аналитического описания вопросы. Если у структуры нет четкого политического и идеологического лица, а также самостоятельной кадровой политики, то возникает вопрос: партия ли это вообще – или принципиально иное образование? Когда начинается история постсоветской «партии власти», каковы этапы ее эволюции (или деградации)? Каковы функции этой «партии», если не выработка идеологии и кадровое обеспечение режима? Каково место «партии власти» в российской партийно-политической структуре? И, наконец, каковы перспективы «партии власти» в современной России? Ответы на эти вопросы невозможно получить, если не выйти за рамки сложившихся сегодня экспертных подходов. В самом обобщенном виде мы можем обозначить две методологии анализа «партии власти» – публицистическую и политтехнологическую. Остановимся кратко на характеристике обеих.
     Представьте себе биолога, произносящего обличительные речи в адрес хищников, пожирающих травоядных. Или геолога, в прокурорском стиле обвиняющего вулканы за то, что они время от времени «просыпаются». Или медика, гневно отказывающегося от применения новых лекарственных препаратов – на том основании, что они имеют сильные побочные эффекты. Сама мысль о существовании подобного рода специалистов кажется абсурдной. Между тем в современной политологии мы видим нечто похожее, когда представители «партии власти» обвиняются в узурпации этой самой власти, но даже оправданные обвинения в их адрес не сопровождаются пониманием причин этой узурпации. Есть страсть публициста, но нет аналитической рассудительности. Если же говорить о политтехнологах, то они и вовсе склонны отождествлять политику с «технологией», а проще говоря, с интригой, причем содержательные проблемы подменяются трактовками сплетен из царской лакейской. Проблема победы «питерских» над «семейными» не затрагивает обсуждения сущностных основ партийно-политической системы. При такой «методологии» российская политика вообще и феномен «партии власти» в частности предстают хаотичным движением сановных интриганов – вне всякой связи с историей и традициями страны.
     К сожалению, современная российская история стараниями экспертов и «стратегов» постсоветского времени оказалась отрезанной от предшествовавшего исторического массива, вырванного из истории как нечто недостойное или незначительное. Поэтому такие масштабные события, как распад Советского Союза, формирование российской государственности, крушение КПСС как модели управления государством и обществом, ликвидация советской власти, приватизация, зарождение и развитие «партии власти» представляются как «злые козни трех алкоголиков в Вискулях», «гайдаровский геноцид», «грабеж по Чубайсу», «олигархический беспредел». На наш взгляд, для более эффективного проникновения в суть явлений постсоветской политики в России необходимо воссоединить последние 12 лет российского бытия с предшествующей историей. Тогда исчезнут многие «удивления» по поводу всепобеждающей силы административного ресурса и узурпации власти «партией власти».
     В словосочетании «партия власти» последнее слово – ключевое. Сама эта партия рождается не как результат массовго движения или интеллектуальных озарений политических деятелей. Это – порождение кремлевских кабинетов, производная бюрократической деятельности. В известном смысле это скорее не партия, а профсоюз, то есть организация, выступающая защитником корпоративных интересов правящей элиты. Не отсюда ли столь частые высказывания представителей «Единой России» в пользу корпоративного, а не раздираемого противоречиями «партийного» государства? «Партия власти» – не реакция на спрос идейно-политического рынка. Это порождение рынка административно-бюрократического, вынужденное немного мимикрировать под идейно-политическую среду, пользоваться языком парламентской демократии. Между тем любые действия, предпринимаемые сегодня этой партией, нацелены не на совершенствование собственно партийных принципов и идеологии, а на защиту и оправдание действий высшей государственной власти. Более того, как мы отметили выше, власть в данном случае понимается как некая целостность, неделимая сущность.
     Таким образом, родовыми чертами «партии власти» являются:
       - бюрократическое происхождение,
       - отсутствие политической идеологии и подмена ее квазиидеологией поддержки власти;
       - неприятие открытой политической конкуренции и использование административных рычагов для победы над оппонентами.

...и исторические традиции
     Иного и быть не может, поскольку своим рождением «партия власти» известно кому обязана. И в этом нет ничего удивительного. Традиции подобного рода прочно укоренены в российской политической культуре. В нашей стране государство монопольно выступало создателем не только собственно государственных институтов (армия, полиция, суд, налоговые службы), но и всей социально-экономической системы и даже общественных институтов. Именно государство создало в России сословия, но не просто сословия, а прикрепленные к «государеву тяглу». Именно государство создало систему крепостничества, которая была не только экономическим способом производства, но и до 1861 г. «нашим всем». Именно государство из соображений оптимизации налоговых сборов поддерживало столь любимый славянофилами продукт якобы «органического развития» – русскую общину. И дворянство, и буржуазия, и аристократия были производными от государства. Такими же производными от власти стали позднее «пролетариат» и «колхозное крестьянство», превратившееся в новых крепостных – во имя индустриальной модернизации страны.
     При тотальной слабости общественных институтов в России (почему это так – отдельная тема) от государства неизменно исходили и модернизационные импульсы, и демократизация политической жизни. Реформы С.Ю.Витте и П.А.Столыпина, появление Государственной думы в начале ХХ века, «перестройка» и либерализация начала 1990-х гг. были стремлением высшей власти влить новое вино в старые мехи и стать более адекватной меняющимся как внутренним, так и внешним условиям. Государство же в России было самым крупным социальным революционером. Именно высшая российская власть в 1861 и 1991-92 гг. совершила две буржуазные революции сверху, предоставив простор и для рыночной модели экономики, и для политической самодеятельности. Но, неизменно подходя к рубежу, за которым дальнейшее реформирование и углубленная демократизация означали если не гибель, то существенное ослабление правящей бюрократии, высшая власть давала отбой и занималась «подморозкой» страны и ревизией собственных же реформаторских начинаний. И так до следующих «великих потрясений».
     Но проблема заключается в том, что, предоставляя подданным определенную меру автономии, российская высшая власть сама по себе (сущностно и содержательно, а не институционально) мало изменялась. Просвещение и информированность общества росли, спрос на «цивилизованное государство» рос неуклонно, а служение «государеву делу» шло по старинке. Отсюда – невозможность для «интеллигентных очкариков» служить власти, сохраняя при этом свою самоидентичность, самоуважение к себе. Отсюда же и дилемма – либо раствориться в «системе», приняв без остатка ее правила игры, либо остаться в жесткой оппозиции к ней, поскольку власть нереформируема изнутри. То есть чтобы уважать себя как личность и сохранить свой авторитет и принципы, необходимо вести борьбу с государством. И чем более фундаменталистскими будут эти принципы, тем лучше для общества, для его автономии от власти. Поэтому у общества ни в прошлом, ни, похоже, и в нынешнем веке не получалось перехватить у власти эстафету в деле преобразования страны.
     Формирование «партии власти» в постсоветской России и использование административного ресурса для ее поддержки и раскрутки – явление того же порядка. Это реакция на буржуазную революцию и либерализацию 1990-х гг., событие, которое нарушило размеренный темп жизни российской правящей элиты, заставило ее научиться выживать в новых социально-экономических и политических условиях, неся при этом значительные издержки. Таким образом, «партия власти» – специфическое административно-бюрократическое политическое образование, существующее в условиях недореформированной политической системы. Оно служит инструментом государственной власти для сдерживания политической конкуренции в условиях ограниченной («управляемой») демократии.

Партии-предтечи в эпоху Ельцина
     Попытки использовать этот инструмент для сдерживания чрезмерной, с точки зрения чиновников, либерализации четко проявились на уровне региональной политики. В результате революционных потрясений в центре и его политического ослабления произошло перетекание значительной части властных полномочий на места. Но долгожданного торжества демократии и федерализма не произошло. Пример посткоммунистической России лишний раз подтвердил, что слабая центральная власть ни в коей мере не способна преодолеть авторитарные тенденции. При потере Центром властных рычагов и отсутствии сколько-нибудь эффективных гражданских институтов, своеобразной школы политических конкурентов, авторитаризм лишь меняет форму, но не содержание. Иерархичный, отлаженный по вертикали авторитаризм уступил место авторитаризму «горизонтальному». Командно-административные отношения, дополненные и «модернизированные» рыночными реалиями, были спущены сверху в регионы. Культ генсека уступил место культу губернатора (президента, главы правительства автономной республики). Лишенные общих для всех идеологических ориентиров, некоей «генеральной линии» президента и правительства, российские региональные начальники, как немецкие князья XVII – XIX вв., подчиненные лишь de jure императорской власти, стали вводить на подведомственных территориях близкую и понятную им политическую религию. Именно в регионах еще до появления первых «протопартий власти» общероссийского масштаба впервые возникли объединения, чьей целью было не отстаивание определенной идейно-политической системы ценностей, а поддержка того или иного губернатора (или президента республики), то есть власти как таковой. Во многом существование регионального авторитаризма в России блокировало создание полноценных партийных систем, имеющих корни не только в столице, но и в глубинке. Система же «федерализма по-российски» рассматривала любые партийные структуры (левые или правые) как угрозу бесконтрольному правлению региональной власти.
     «Партия власти» во всероссийском масштабе – явление более позднее, как бы ни пытались некоторые аналитики составлять родословное древо «Выбор России» – НДР – «Единство» – «Единая Россия». В 1991 – 1993 гг. общероссийской партии власти не могло быть по определению. В стране существовало двоевластие и не просто два центра власти – президент и Съезд народных депутатов (а в перерывах между съездами – Верховный Совет), но две власти, имевшие разную политическую природу. С одной стороны, власть президента, функционирующая в рамках демократической системы сдержек и противовесов, разделения властей. С другой стороны – советская власть, принципиально отрицающая «буржуазный парламентаризм», и Съезд, который, согласно наспех перелицованной Конституции РСФСР, «мог принять любое решение» (подчеркну, не только политическое, но решение вообще). Октябрь 1993 г. завершил противостояние двух политических моделей и «гомогенизировал» российскую власть.
     Но политическое объединение «Выбор России», сформированное из наиболее последовательных противников Советов и коммунистов и впоследствии названное «партией власти», таковой по сути своей не было. Во-первых, «Выбор» был движением, а не партией. Само слово «партия» из-за негативных ассоциаций с КПСС не было принято его лидерами. «Выбор» четко артикулировал свою политическую идеологию – либерализм и защита не власти как таковой и тем паче не президента Ельцина, а рыночных реформ, начатых на рубеже 1991-92 гг. Если же делать упор на то, что движение возглавил вице-премьер российского правительства Егор Гайдар, то в таком случае «партией власти» с не меньшим основанием можно назвать Партию российского единства и согласия (ПРЕС) во главе с Сергеем Шахраем и Александром Шохиным, в ту пору – также высокопоставленными правительственными чиновниками. В начале 90- х многопартийность высшей власти еще не возбранялась.
     Созданная в 1994 г. партия «Демократический выбор России» и вовсе не подходит под определение «партии власти». К тому времени ее отец-основатель Егор Гайдар покинул российское правительство, а в 1994-95 гг. ДВР стала организатором антиельцинских митингов и пикетов в связи с вводом федеральных войск на территорию Чечни и началом первой чеченской войны. Появление объединения «Наш дом – Россия» во многом стало следствием этой гайдаровской позиции. Борису Ельцину из-за временной потери «Демвыбора» нужна была политическая опора. А иных «солдат», кроме умеренно - либеральных управленцев и лично преданных президенту чиновников найти было невозможно. Таким образом, многолетний российский премьер-министр и «крепкий хозяйственник» Виктор Черномырдин во определенном смысле обязан своей политической карьерой Егору Гайдару.
     Но и НДР не стал стопроцентной «партией власти». Во-первых, неудача на парламентских выборах 1995 года не позволила «Нашему дому» взять под контроль законодательную власть. Напротив, контроль над парламентом получили политические оппоненты Ельцина – коммунисты. Заняв ведущие позиции в аппарате Государственной думы, КПРФ стала партией законодательной власти, а НДР – проправительственной партией. Административный ресурс КПРФ принято недооценивать, однако аппаратный контроль над Думой позволил превратить ее по сути дела в предвыборный штаб Геннадия Зюганова во время президентской кампани 1996 года. Таким образом, если в 1995-96 гг. в России и были «партии власти», то не одна, а две – НДР и КПРФ. Обе они несли ответственность за бюджет: НДР – как правительственный лоббист, КПРФ – как сила, без которой принятие бюджета было бы невозможно. Обе партии при необходимости работали в связке: так, членами кабинета Черномырдина были один из лидеров Аграрной партии России (одного из союзников коммунистов) Виктор Заверюха и выдвиженец думской фракции КПРФ Валентин Ковалев. Да и после отставки Виктора Степановича в российском правительстве появлялись видные представители «народно-патриотической оппозиции» (например, Юрий Маслюков и Геннадий Ходырев в кабинете Евгения Примакова). Таким образом, Борис Ельцин оставался практически до своей отставки верен принципу многопартийности высшей власти. По доброй воле или в силу политических обстоятельств – другой вопрос.
     КПРФ и Ельцин – особый сюжет постсоветской истории, основательно и незаслуженно забытый. Одержав победу над сторонниками советской модели, Ельцин имел возможность поставить точку и в истории российской компартии. Однако, предоставив коммунистам определенную властную нишу (в течение четырех лет они доминировали в Думе), Ельцин сумел превратить КПРФ в мирное парламентское образование, то есть провести политическую трансформацию, на которую сами коммунисты едва ли отважились бы. Приучение коммунистов к демократическому политическому и идеологическому языку – одна из пока недооцененных заслуг первого российского президента.
     Политические баталии 1998-99 гг., став, по сути, войной за ельцинское наследство, раскололи высший политический класс. Этот раскол не отличался ожесточенностью образца 1991-1993 гг.. Это было внутрисистемное противоборство продолжателей «дела дедушки» и «ревизионистов», готовых к частичной реставрации. На думских выборах эти две силы разделились между «Единством» и «Отечеством». И в том, и в другом было немало чиновников. И то, и другое объединение были деидеологизированными и, по сути, являлись настоящими «партиями власти». Тем не менее взаимное использование ими друг против друга административного ресурса, а также оппонирование КПРФ не позволили превратить выборы в полный фарс (в отличие от 2003 года) и создавали впечатление конкуренции – если не идей, то хотя бы бюрократических кланов.

Подлинная «партия власти» – авангард контрреформ
     И только политический триумф Владимира Путина и взятый им курс на стабилизацию любой ценой, на дефрагментацию политического пространства (установление контроля над Советом Федерации, Думой, правительством) сделал возможным создание «партии власти» в полном смысле слова. ДВР, НДР, «Единство» до начала 2000 г. были таковыми лишь отчасти. Они формировались при участии правящей бюрократии, но получали хоть и незначительную, но поддержку снизу (особенно ДВР). В любом случае это были не исключительно бюрократические порождения, в которые не записывали по разнарядке для придания массовости. Их целью было не только служение власти, но и выполнение чисто партийных задач – разработка идеологии, кадровый отбор управленцев и политиков. Все эти партии были вынуждены работать в режиме реальной многопартийности и политической конкуренции, поскольку ни у одной из них не было тотального контроля над парламентом, преимущественного доступа к средствам массовой информации, эксклюзивной президентской поддержки.
     Таким образом, между перечисленными выше объединениями и нынешней «Единой Россией» нельзя установить некую преемственность. Последняя – пример иного рода. Она создавалась в парниковых политических условиях с максимальным использованием административной поддержки в рамках стабилизационного курса. Основными компонентами этого курса являются:
       - дефрагментация политического пространства, рассмотрение власти как «общего дела» всего общества;
       - департизация, деполитизация и деидеологизация;
       - установление «прямого диалога» президента с народом – без посредников, то есть без самостоятельных общественно-политических институтов.
      «Единая Россия» и партии, которые в 90-е гг. называли «партиями власти», выполняли, таким образом, разные социально-политические задачи. Так называемые «партии власти» ельцинской эпохи позиционировали себя как силы модернизационные, реформаторские. «Единая Россия» – консервативная сила, защищающая «порядок» последнего четырехлетия от возможного повторения «хаоса» 90-х. Для «единороссов» советский и имперский период ближе и дороже, нежели ельцинские десять лет.
     Но поскольку либерализация по-ельцински была наиболее глубокой и последовательной в ряду других «революций сверху» (хотя и не революционизировала самое главное – российскую государственную машину), сегодня мы видим достаточно ограниченные контрреформы, затрагивающие по большей части идейно-политические основы постсоветской России. В ряду этих контрреформ значительное место занимает создание «партии власти», выступающей с позиции защиты власти как целостности, если угодно тотальности. В рамках такого дискурса вполне приемлемы абсурдные для любого европейского парламентария выводы о Государственной думе как месте, в котором не должно быть политических дебатов, и не менее неоднозначные выводы о партии как объединении «всех здравомыслящих людей с разными политическими воззрениями».
     Между тем именно подобного рода квазиидеология (партийной идеологией в полном смысле слова это назвать сложно) позволяет говорить о «Единой России» как о «партии власти» в чистом виде. Для нее характерно представление о своей политической миссии как содействии высшей власти и ее хранителю – президенту – в качестве младшего политического партнера. «Партия власти» – не посредник между властью и обществом. В рамках «прямого диалога» главы государства с избирателями эта роль не нужна. Собственно политическая деятельность этой «партии» сводится к законодательному лоббированию и обслуживанию запросов Кремля. Никакой самостоятельной политической роли у подобного рода «партии» не может быть по определению. В этом смысле разрешается логическое противоречие словосочетания «партия власти». «Единая Россия» – часть большой государственной машины, занятой подчисткой идейно-политических «крайностей» буржуазной революции 90-х гг. В этом, и ни в каком другом смысле, она партия. Это политическое образование, которое создано властью и исчезнет по решению той же власти. Такая же судьба будет уготована и ее лидерам, рожденным не в митинговой среде, а в ходе реализации политтехнологий кремлевских интриганов.
     Вместе с тем нельзя не видеть, что сегодня высшая власть в стране сохраняет атрибуты демократии, такие как выборы, парламент и партии. Таким образом, можно сделать вывод, что некая точка возврата пройдена, и реставрационный потенциал правящей бюрократии ограничен. По словам известного русского историка начала ХХ века Александра Кизеветтера, «жизненный опыт обнаруживает, что система односторонней правительственной опеки бессильна осуществить идеал государственного (и партийного – С.М.) устройства и народного довольства – бессильна по двум причинам: 1) по быстро развивающейся отчужденности правящего бюрократического класса от живых, вечно подвижных, вечно обновляющихся интересов и потребностей народа и 2) в силу того обстоятельства, что свободное участие в делах управления само составляет глубокую потребность общества и является необходимым элементом общественной удовлетворенности и довольства».

Print version
EMAIL
previous ВСЕ БЕРУТ ПОД КОЗЫРЕК РОССИЯ ПОСТЕПЕННО ВОЗВРАЩАЕТСЯ К АДМИНИСТРАТИВНОЙ СИСТЕМЕ |
Александр Куранов
КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ: ПРОБЛЕМЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ |
Григорий Голосов
next
ARCHIVE
2021  1 2 3 4
2020  1 2 3 4
2019  1 2 3 4
2018  1 2 3 4
2017  1 2 3 4
2016  1 2 3 4
2015  1 2 3 4
2014  1 2 3 4
2013  1 2 3 4
2012  1 2 3 4
2011  1 2 3 4
2010  1 2 3 4
2009  1 2 3 4
2008  1 2 3 4
2007  1 2 3 4
2006  1 2 3 4
2005  1 2 3 4
2004  1 2 3 4
2003  1 2 3 4
2002  1 2 3 4
2001  1 2 3 4

SEARCH

mail
www.jota.cz
RSS
  © 2008-2024
Russkii Vopros
Created by b23
Valid XHTML 1.0 Transitional
Valid CSS 3.0
MORE Russkii Vopros

About us
For authors
UPDATES

Sign up to stay informed.Get on the mailing list.