ISSUE 1-2004
INTERVIEW
Александр Куранов
STUDIES
Сергей Маркедонов Григорий Голосов Ярослав Шимов Александр Куранов
RUSSIA AND ITS NEIGHBOURS
Ирина Клименко  & Ростислав Павленко Юрий Шевцов Томаш Шмид
OUR ANALYSES
Юрий Шевцов
REVIEW
Вацлав Рамбоусек
APROPOS


Disclaimer: The views and opinions expressed in the articles and/or discussions are those of the respective authors and do not necessarily reflect the official views or positions of the publisher.

TOPlist
RUSSIA AND ITS NEIGHBOURS
БЕЛОРУСЫ И РУССКИЕ: ПРОСТРАНСТВО И ИДЕНТИЧНОСТЬ
By Юрий Шевцов | Европейский гуманитарный университет, Беларусь | Issue 1, 2004

Белорусы – тот редкий народ в Европе, говоря о котором, до сих пор обычно надо начинать с доказательства, что такой народ существует. Народы-соседи белорусов, как правило, обладают разветвленной системой представлений о себе и других, в рамках которой белорусам как особому народу места практически нет.
     Русское сознание и национальная философия, как правило, прочно связаны с московским православием и восприятием украинцев и белорусов в лучшем случае в качестве «ветвей» триединого русского народа.
     Литовцы воспринимают Великое княжество Литовское (ВКЛ), существовавшее в XIII – XVIII вв., как государство, созданное литовцами, покорившими некоторые русские (восточнославянские) княжества, и с трудом могут вписать в эту схему белорусов в качестве особого народа. Литовская историография не обладает разветвленной системой текстов о ВКЛ как государстве двух народов или государстве, где бы литовцы господствовали над именно белорусами.
     Польское историческое самосознание часто помнит белорусов в качестве «забитых» крестьян и с трудом адаптируется к белорусам в качестве образованного народа, обладающего собственным отношением к истории Польши и Речи Посполитой. Польская историческая традиция так же, как правило, разделяет точку зрения о ВКЛ как результате завоевания литовцами части русских княжеств.
     Украинская традиция ориентирована на осмысление тех моментов украинской истории, которые мало касаются белорусского культурного компонента: противостояния Степи и кочевникам, казачеству, украинско-польским взаимоотношениям.
     Народы-соседи белорусов не обладают развитой системой негативных представлений о белорусах на массовом уровне, связанных с межэтническими столкновениями между ними и белорусами. В массовой памяти этих народов насилия, совершенные над ними на территории Беларуси или с участием белорусов, остались столкновением между этими народами и некой иной, этнически не совсем белорусской силой. Чаще всего негативная память касается эпохи противостояния этих народов и Российской империи, этих народов и СССР.
     Наконец, почти все соседние народы полагают значительные части территорий, населенные белорусами, частью своего культурного ландшафта и воспринимают местное белорусское население как представителей своего народа, лишь временно изменивших этническую самоидентификацию, язык и историческую память. «Возвращение» назад в лоно «материнского» народа «виленских поляков», «кресовых католиков» или даже православных Поднепровья зачастую выглядит в уже устоявшейся культурной традиции литовцев, поляков или тем более русских относительно легкой пропагандистской (просветительской) задачей.

Белорусы – есть
     Для констатации существования белорусов как народа, представляется, проще всего отталкиваться от результатов Всеобщей переписи 1999 года.
     Разумеется, белорусы как народ существовали и раньше, однако именно данные переписей позволяют понятно объяснить факт существования белорусов представителям иных народов. Аппеляция к белорусскому этническому мифу – культурно-просветительская деятельность Ф. Скорины, Статуты ВКЛ, походы великого князя Витовта, Полоцкое княжество и проч. – менее очевидна, ибо белорусский исторический миф до сих пор активно оспаривается как национально ориентированными интеллектуалами соседних народов, так и внутри страны. Всеобщая перепись 1999 года впервые за много десятилетий проводилась на основании самоидентификации каждого человека. Опрашиваемым задавались вопросы о национальности, родном языке, языке, на котором они обычно разговаривают дома. Белорусами определили себя 82% населения, белорусский язык в качестве родного назвали 73,7% (т.е. 86,5% белорусов, проживающих в РБ), белорусский язык в качестве языка, на котором разговаривают дома, – 36,7% населения (41,3% белорусов).
     Эти данные коррелируют с данными предыдущей всеобщей переписи 1989 года, где запись об этнической принадлежности опрашиваемых заносилась на основании паспортных данных человека, однако пункт о родном языке заполнялся на основании заявления опрашиваемого. Белорусский язык тогда назвали родным 65,6% населения.
     Примерно те же данные на основании той же методики учета, как при Всеобщей переписи 1989 года, фиксируются и предыдущими переписями:

Год Всеобщей переписи 1959 1970 1979 1989 1999
Все население (тыс. чел.) 8065,7 9002,3 9532,5 10151,8 10045,2
Белорусы (тысяч человек) 6532 7289,6 7568 7904,6 8158,9
(Население Белоруссии по переписи 1999 года.
Шахотько Людмила, Население и общество . N 49 . (Ноябрь 2000)

То есть мы можем уверенно предполагать, что этническая самоидентификация населения на протяжении как минимум послевоенного периода не претерпела принципиальных изменений. Население БССР массово самоидентифицировало себя в качестве белорусов на протяжении многих десятилетий. С другой стороны, идентификация себя в качестве именно белорусов четко связана с восприятием белорусского языка в качестве одной из отличительных черт белорусской идентичности. Население сознательно называло белорусский язык родным, понимая его отличие от иных распространенных в регионе языков.
     Хочется также отметить, что белорусы в массе своей хорошо владеют как минимум двумя языками уже в силу того, что белорусский язык является обязательным для изучения в школах. В сельской местности образование практически все послевоенные годы (а в восточной Беларуси – и в довоенный период) практически полностью является белорусоязычным. Проблема выбора домашнего языка между, скажем, русским и белорусским не является проблемой владения или невладения языком.
     Иное дело, что разговорный язык населения региона не всегда совпадает с родным языком и с этнической самоидентификацией. Массовое использование в быту языков иных народов – прежде всего русского и польского – является нормой для белорусов. В этом отношении они напоминают современные кельтские народы – с той разницей, что степень сохранности своего разговорного языка у белорусов в целом значительно выше, чем, например, у ирландцев или шотландцев.
     Первой Всеобщей переписью, которая фиксировала родной язык опрашиваемых на основании их самоидентификации, была перепись 1897 года. Большинство населения, проживавшего на территории современной Беларуси, определило своим родным языком белорусский язык. Даже в католической Виленской губернии белорусы (по родному языку) составляли 56,05 % населения (литовцы – 17, 58%, евреи – 12,72%, поляки – 8,17%, русские (великороссы) - 4,94 %)1.
     Всеобщая перепись 1897 года фиксировала также вероисповедание опрашиваемых. Большинство населения будущей Беларуси принадлежало либо к Русской православной церкви (РПЦ), либо к римско-католическому костелу, либо к различным направлениям иудаизма. Ни одна из конфессий не культивировала белорусский язык или не идентифицировала себя в качестве национальной церкви белорусов. Более того, практически все церкви отрицали существование белорусов в качестве особого народа и идентифицировали себя в качестве национальных церквей прежде всего русских, поляков, евреев. Немалая часть населения региона также указывала в качестве своего родного языка не тот язык, который принят в качестве своего рода официального в той конфессии/церкви, к которой они принадлежали2. Прежде всего, это касается католиков, которые массово указывали в качестве родного языка как польский, так и белорусский и литовский языки.
     Таким образом, исходя из данных Всеобщей переписи 1897 года, мы видим, что население хорошо представляло себе различия своего родного языка от иных языков. Прежде всего – от русского и польского как официальных языков господствующих в регионе церквей. Указание белорусского языка в качестве родного языка было сознательным. Массовый би- или полилингвизм является одной из ярких черт белорусского культурного ландшафта, которая отличает Беларусь от гораздо более моноязычной в своей массе России. При этом этническая самоидентификация населения или его конфессиональная принадлежность часто не совпадали с указанным родным языком.
     Данные Всеобщих переписей конца XIX – XX столетий в целом подтверждаются результатами этнографических и языковых исследований, проведенных как в рамках Российской империи, так и тех государств, в состав которых входила территория Беларуси после 1917 года.
     Статус белорусского языка как особого языка, а не диалекта иных языков был четко сформулирован еще в 1903 году в труде «Белорусы» Е. Карского3. Ныне этот статус филологами практически не оспаривается. На белорусском языке существует обширная литература.
     Итак, следует признать, что белорусы как особый народ существуют и четко фиксируются по всем принятым в этнографии признакам на протяжении достаточно длительного периода. Белорусы составляют основную часть населения современной Республики Беларусь. Конечно, и до проведения переписей белорусская этническая целостность имела за собой длительный период развития. Следовательно, предметом анализа должна быть специфика белорусской идентичности и особенности истории белорусов, а не сам факт их существования, а также, в контексте нашей темы – причины плохого знания русскими белорусов, которое часто требует рационального объяснения самого факта существования белорусов как народа.
     Различия между русскими и белорусами касаются не только их этнической идентичности и отличий между двумя языками и литературами. В конечном счете, любая идентичность может быть изменена с помощью целенаправленного воздействия пропаганды, язык общения при каких-то обстоятельствах достаточно легко меняется основной массой населения, а литература, случается, предается забвению и отмирает. История многих народов знает много примеров такого рода. Соседние народы обычно разделяет некая причина, которая поддерживает их взаимные отличия, позволяет этим отличиям вновь и вновь возникать и развиваться. Мне представляется одной из важнейших причин существования разной идентичности и культуры русских и белорусов неодинаковый тип взаимоотношений двух народов с тем пространством, в рамках которого они развиваются.

Регион Беларуси. Автохтоны.
     Отметим важную черту: белорусы занимают небольшую по сравнению с русскими территорию. Эта территория была освоена белорусами достаточно давно. Массовых освоений таких регионов, как Поволжье, Север, Сибирь, Дон, Кубань и иных обширных пространств, на которые в ходе своего исторического развития приходили и расселялись русские, белорусы в течение примерно тысячи лет не знали. Те группы населения современной Беларуси или же те белорусы, которые покидали свой регион (его географические границы – между Полесьем и южной Прибалтикой), как правило, ассимилировались в местах своего нового расселения и не поддерживали тесной связи с местами, откуда пришли. Эти люди терялись для белорусской культуры и идентичности.
     Регион расселения белорусов охватывает в основном территорию нынешней Республики Беларусь и некоторые приграничные районы соседних стран. Заметные миграционные движения на этой территории были всегда, но имели специфические особенности: миграции, как правило, не были связаны с массовым переселением иноэтничного населения в сельскую местность. Мигранты оседали преимущественно в городах. Такая модель миграций была характерна почти для всех европейских стран. Но в регионе Беларуси эта общая закономерность дополнялась почти полным отсутствием сельских территорий, которые были бы полностью колонизированы некими иноэтническими мигрантами. Беларусь не знала германизации Судет, мадьяризации ряда карпатских регионов, или польской колонизации некоторых территорий правобережной Украины…
     В силу специфики региональных политических отношений на территории между Полесьем и южной Прибалтикой очень часто разгорались разрушительные войны. В ходе войны, как правило, погибало в основном городское население. Послевоенное восстановление городов всегда осуществлялось за счет активного привлечения иноэтнических элементов. Потери же сельского населения – даже очень высокие, достигавшие трех четвертей от довоенного, – в основном возмещались за счет регенерации уцелевших местных жителей.
     Такими четко фиксируемыми разрушительными периодами в истории Беларуси были:

  1. Ливонская война 1557-1582 гг. (потери коснулись преимущественно восточной части Великого княжества Литовского, т.е. белорусских земель).
  2. Война 1648-1667 гг. (около половины населения, в восточной части ВКЛ – около трех четвертей, почти все городское население).
  3. Северная война 1700-1721 гг. и предшествовавшие ей внутренние войны в Речи Посполитой (до трети населения, прежде всего городского).
  4. Вторжение войск Наполеона в Российскую империю (около четверти городского населения).
  5. Первая мировая война 1914-1918 гг. (эвакуация около 1,5 млн населения из западной Беларуси, уничтожение почти всех городов в этой части Беларуси) и последовавшая гражданская война на руинах Российской империи, а также советско-польская война 1919-1920 гг.
  6. Вторая мировая война 1939-1945 гг. (около трети населения, свыше трех четвертей горожан).

     Демографические тенденции по более ранним периодам истории Беларуси просматриваются гораздо менее подробно, но общий фон и там особых споров между историками не вызывает.
     В ходе войн или иных политических процессов особо сильному воздействию подвергался политический класс. Практически всегда после очередного опустошения культурная самоидентификация политического класса Беларуси резко изменялась. А вместе с нею обычно изменялись политическая культура, принятый в среде политического класса язык, историческое самосознание и конфессиональная принадлежность.
     Рюриковичи и их миф эпохи Киевской Руси с киево-византийским православием и сильным варяжским компонентом в историческом самосознании правящей элиты сменились Гедиминовичами (язычниками и этническими литовцами), которые затем в значительной мере приняли католичество и «старобелорусский язык» в качестве официального языка ВКЛ. Шляхта XVI – начала XVII вв. создала миф о своем происхождении в контексте сарматского мифа польской шляхты, развила демократические политические институты и традиции, прошла через латинизацию и реформацию к римо-католичеству и значительной языковой полонизации. После войны 1812 года произошла мощная языковая и идентификационная полонизация уцелевшей шляхты и магнатов в рамках польского романтизма и национальной консолидации польского народа. В ходе Второй мировой войны и первых послевоенных лет остатки полонизировавшейся шляхты в целом погибли или покинули регион Беларуси.
     Таким образом, белорусы – это в основном потомки той части преимущественно сельского населения, которая осталась жива в ходе часто повторяющихся войн. На протяжении жизни каждых трех-четырех поколений повторялись разрушительная война и послевоенное восстановление. Политический класс в регионе Беларуси в ходе войн несколько раз радикально менялся по культуре и идентичности, оставаясь, тем не менее, местным по происхождению. Политическая и культурная традиция в период между войнами никогда не успевала приобрести окончательную устойчивость и несколько раз резко прерывалась.
     Формирование белорусов как современной нации развернулось преимущественно в XIX столетии на базе крестьянской культуры и традиции. Развитие белорусской нации сопровождалось подавлением остатков культурных групп, связанных в существованием Речи Посполитой, Польши, позднее – Российской империи. Новый политический класс Беларуси возник преимущественно в послереволюционный период и сформировался прежде всего на основе крестьянства. Города были заселены крестьянами и мигрантами из других регионов бывшего СССР в ходе послевоенной урбанизации. Довоенное городское население в ходе Второй мировой войны в массе своей погибло. Бывшие советские партизаны, оказавшиеся у власти в Беларуси в результате Второй мировой войны, в определенной мере являлись социокультурным аналогом боярства времен Киевской Руси и ВКЛ или шляхты Речи Посполитой. Советская идеологическая интерпретация белорусской идентичности выполнила в регионе интеграционную идеологическую и культурную функцию.
     Интеграционная панславистская идеология, которая ныне весьма распространена в Беларуси, особенно среди представителей ее политического класса, может быть понята как своего рода аналог демократической шляхетской идеологии Речи Посполитой –идеологии, которая может быть распространена из региона Беларуси вовне и способствовать реализации внешнеполитических задач белорусского государства. Регион Беларуси в моменты своего политического взлета всегда обладал идеологией и системой ценностей, приемлемой для распространения вовне. Эта «экспортная» идеология обычно обеспечивала политическую стабильность региона и была формой распространения очередным местным политическим классом своих духовных ценностей. Современное своеобразное белорусское славянофильство и советский консерватизм фиксируют ценности сформировавшегося в ХХ столетии политического класса Беларуси и обеспечивают успех белорусской внешней политики на самом важном для РБ ныне направлении – на постсоветском пространстве.
     В этой связи следует обратить внимание на три важных, хотя и частных обстоятельства, которые часто всплывают во время обсуждения белорусских тем. Несмотря на несколько сотен лет унии с Польшей, Великое княжество Литовское не знало значительных польских миграций на свою территорию. Основными направлениями миграций поляков являлись степные районы Украины. ВКЛ было отделено от Польши полосой труднопроходимых лесов. Освоение поляками территорий северо-восточнее Варшавы началось достаточно поздно, в основном после Люблинской унии 1569 года. Согласно этой унии, в ходе которой возникла Речь Посполитая как федерация Королевства Польского и Великого княжества Литовского, ВКЛ сохранило очень высокую степень самостоятельности: свою политическую систему и законодательство, армию, финансы, таможню, государственный язык. Законодательство ВКЛ запрещало подданным королевства занимать государственные должности в ВКЛ и владеть землею. (Законодательство Королевства Польского таких запретов относительно подданных ВКЛ не вводило).
     После присоединения ВКЛ к Российской империи массовых переселений русского населения на эту территорию также не было. Основными регионами, привлекавшими в тот период мигрантов, были степные пространства Причерноморья, позднее – Северный Кавказ, юг Сибири, Дальний Восток. На территории же современных Беларуси и Литвы происходил тот же демографический взрыв, что и в Великороссии, и малоземелье выталкивало самих белорусов за пределы региона, препятствуя оседанию в нем людей «извне». Несмотря на жесткие подавления антироссийских восстаний (1830-31, 1863-64) и раздачу конфискованных у восставших земель русским помещикам, доля этнических русских в составе дворянского сословия на территории современной РБ также была невысока – до 5% землевладельцев.
     В период между двумя мировыми войнами в западную часть Беларуси, которая оказалась в составе Польши, было переселено несколько сотен тысяч этнических поляков. Поляки-переселенцы занимали преимущественно административные должности. Некоторые из них получили за особые заслуги перед польским государством обширные земельные участки и составили общину польских колонистов. После присоединения западной части Беларуси к СССР, в ходе тяжелых боевых действий 1941-1944 гг, а также в ходе депортаций и послевоенных обменов населением между Польшей и СССР эти поляки-переселенцы в основном либо покинули территорию Беларуси, либо погибли.
     Автохтонность белорусов – принципиально важная черта белорусской идентичности, обусловленная историей региона. Распространенное в Беларуси самоопределение «тутэйшыя» («здешние») является одной из базовых черт этнической самоидентификации. Часто эта часть самоидентификации – «тутэйшесть», автохтонность – для населения и отдельных микросоциумов, индивидуумов важнее любой политической, культурной или даже языковой компонент.

Опустошения как границы эпох
     Одна из принципиальных черт белорусской истории: регулярно проходившие в регионе опустошительные войны, как правило, были формой столкновения на территории Беларуси неких больших, внешних по отношению к самой Беларуси военных сил и государственно-политических образований: война середины XVII в., Северная война, кампания 1812 года, обе мировые войны… Государство, в состав которого в момент начала войны входила территория современной Беларуси, обычно не имело сил сразу же остановить вторжение. Опустошение в регион всегда приходило извне и продолжалось до тех пор, пока не выдыхалось.
     Территория современной Беларуси давала потенциал к выживанию относительно небольших государственно-политических образований в борьбе с такими же довольно слабыми государствами. Безусловно, эти образования имели периоды подъема и контролировали значительные пространства, но даже после достижения военно-политической стабилизации, как это произошло с ВКЛ при Витовте, они то и дело распадались на множество уделов, княжеств, ординаций, воеводств, поветов, магнатских и шляхетских конфедераций… Формы политической самоорганизации регионов в разные эпохи менялись, однако после кратковременного успеха роль центральной власти в Беларуси всегда становилась относительно невысокой. Военно-политическая ситуация в регионе была устойчивой лишь до той поры, пока вне Беларуси не появлялись новые крупные и мощные образования (условно говоря, «империи»), которые схватывались между собою, вовлекая в конфликт и те относительно слабые государства, которые существовали в регионе. В рамках новой империи регион Беларуси мог играть более или менее важную роль – от места базирования наиболее сильной политической партии в ВКЛ в эпоху Витовта до весьма консервативного и даже стагнирующего региона Российской империи в XIX в.
     В ходе очередной войны, которую вели между собою крупные внешние силы на территории Беларуси, политический класс, правивший на этой территории до войны, чаще всего погибал или очень резко ослаблялся. Вместе с ним и с городами обычно погибала или ослаблялась, маргинализировалась и довоенная культурная традиция. Победители, как правило, были ориентированы на новую систему культурных и международных политических отношений. Обычно устанавливалась доминанта новой конфессии, отрезавшая довоенный культурный опыт. Резко менялась языковая среда и этнический состав населения городов. Ощущение себя «тутэйшими», т.е. автохтонами – в такой ситуации принципиально важная черта местной культурной традиции и идентичности.
     Вполне очевидно, что наложить такую территориально-историческую матрицу на Россию и русских – нельзя. Попытка приложить русскую идентичность к белорусской политической истории выглядит нерациональной: российское государство – лишь одно из государств, в состав которого некоторое время входила современная Беларусь, и российская традиция – лишь одна из традиций, которая то погибала, то усиливалась тут вместе с ее носителями. Красноречивым примером в этом отношении будет судьба «восточников» – представителей советской администрации, офицеров и членов их семей, направленных в западную Беларусь после ее присоединения к СССР в 1939 году. Практически все эти люди погибли в течение первого года оккупации Беларуси немецкими войсками. Часто они были этническими русскими, во всяком случае, носителями советской («русской») культурной традиции, установившейся в России-СССР после Октябрьской революции. Это – типичная катастрофа очередного политического класса, выстроившего свою власть на данной территории. В то время как местное население, несмотря на все жестокости оккупации и партизанской войны, уцелело, и именно потомки преимущественно местных крестьян ныне составляют основную часть населения Беларуси.

Славянизация балтов и ее последствия
     Возникновение этнокультурного феномена белорусов, или точнее – возникновение того этнокультурного феномена, который можно считать самим ранним предком современных белорусов, относится ко времени начала славянской колонизации территории современной Беларуси. Белорусы являются по языку и самоидентификации славянами, в отличие от балтоязычных литовцев и латышей, которые, будучи автохтонным населением региона, обладают примерно той же культурой регенерации после очередного опустошения, что и белорусы.
     Славянская языковая общность на территории современной Беларуси возникла в результате миграции в этот регион славян примерно с VI века. Территория нынешней Беларуси на момент начала славянской колонизации была заселена преимущественно балтскими племенами. Славяне двигались с территории современной Украины через обширную Полесскую низменность по рекам. Славяне в отличие от балтов изначально строили города и развивались, отталкиваясь от городов как сердца своего социума. Стремление восстановить город после очередной войны, в основе своей городская ориентация культурной традиции – это то, что коренным образом отличает белорусскую культуру во всех ее ипостасях от культуры балтской.
     У балтских культур город играл меньшее культурное значение, нежели у славян. Приверженность своим обычаям, вере, языку, социальным структурам, внешним чертам своей культуры, память про дославянское господство на обширной территории – очень важная компонента идентичности балтских народов и этнических групп. История белорусов как этнического явления – это история возникновения и развития славянской культуры в балтском культурном пространстве. Белорусы – общность, которая постоянно развивалась за счет интеграции в свой состав балтов и своеобразного синтеза славянских и балтских культур при несомненном доминировании славянского начала.
     Славянская колонизация, вовлечение в свой состав балтов в каждом столетии, едва ли не в каждом поколении проходила по-своему, посредством огромного многообразия форм, волнами, с некоторыми приливами и отливами, с вбиранием в себя многих черт балтской культуры, но с момента прихода славян в регион севернее Полесья не останавливалась никогда. В литовской и латышской историографии существует обширный комплекс текстов о славянизации территории современной Беларуси. Для нас же важно отметить, что славянизация балтов – перманентный процесс, через который проходило каждое поколение белорусов или их предков. Этот процесс нечасто был насильственным. Обычно славянизация шла посредством культурной экспансии и перехода балтов к белорусской (славянской) самоидентификации и славянскому (белорусскому) родному языку.
     В каждую эпоху белорусская культура предлагала балтам разные привлекательные свои стороны, которые делали возможной такую ассимиляцию. При этом балты славянизировались не только белорусами и их предками, но и поляками, и иными славянскими этносами, которые сейчас не существуют. Существовала своего рода конкуренция славянских культур: какая из них предложит балтам более привлекательные «ценности». Возникали сложные переплетения и взаимные влияния славянских культур друг на друга. С тех времен сохранилась до сих пор этническая специфика Виленского края и Латгалии. Важно помнить про это принципиальное отличие белорусской культуры от русской: белорусы на протяжении многих сотен лет находились в состоянии теснейшего культурного взаимодействия с балтами. Причем некоторое время балтская (литовская) династия правила на территории современной Беларуси в Великом княжестве Литовском, а количество балтов и занимаемые ими пространства были весьма обширны.
     Принципиальное отличие славянизации балтов в Беларуси от этого же процесса в Пруссии, Ливонии или Польше – мощное проникновение балтской культуры в славянский массив, медленная славянизация, очень значительная площадь ассимиляционного славяно-балтского контакта. У Польши или Германии ареал соприкосновения с балтами был относительно невелик. Этническое движение поляков или немцев концентрировалось на иных направлениях. Для белорусов же ассимиляция балтов была постоянным и очень важным компонентом культурной и политической жизни каждого поколения. Балтский культурный фактор, остатки балтских диалектов, одежды, фольклора, элементы психологии – очень важная составная часть белорусской культуры и идентичности.
     Духовный опыт, история культуры белорусов за счет балтского фактора резко отличается от опыта и культурной истории России, Украины или Польши. В этом регионе до сих пор имеет политическое значение вопрос о том, чья эта земля – балтов или славян, хотя славяне пришли в регион полторы тысячи лет тому назад. Именно на балтской трактовке истории были основаны, скажем, претензии Литвы на Вильнюс (Вильно) в межвоенный период5, периодически возникающая в Литве дискуссия о ее праве на Калининградскую область РФ на основании того, что некогда населявшие эту территорию пруссы были балтами; ятвяжское автономистское движение в западной части белорусского и украинского Полесья и на Подляшье, и многие иные местные политические проблемы.
     Славянская колонизация балтских земель очень тесно связана с проблемой взаимоотношений между славянами севернее Полесья и южнее его. Географически регион между Балтийским и Черным морями четко делится на две части Полесской низменностью. Полесье протянулось с запада на восток примерно на 800 км и с севера на юг – на 300-400 км. Южнее него располагаются пространства, которые граничат с плодородной степью. Плодородие земель было принципиальным обстоятельством, которое определяло жизнь аграрных обществ, каковыми были славянские общества вплоть до середины ХХ в. Любая политическая консолидация региона южнее Полесья давала импульс земледельческой колонизации степи. Смысл политического процесса в этом регионе в значительной степени определялся перспективой быстрого роста могущества за счет колонизации степи. И, наоборот, именно из степи исходила постоянная угроза местным земледельческим государствам и культурным общностям.
     Труднопроходимое для вторжений с юга и малонаселенное Полесье давало славянам современной Беларуси относительную безопасность от тех угроз, с которыми постоянно сталкивались славяне на территории современной Украины. Но недостаток плодородных почв не позволял достичь такой численности населения и уровня благосостояния, которой обладала Украина в моменты своих удач и взлетов. Полесье же разделяло славян Беларуси и Украины на социумы, которые были вынуждены решать разные политические и хозяйственные задачи. Культурный опыт славян по обе стороны этой обширной низменности был неодинаков. В геополитическом же отношении славяне современной Беларуси были вынуждены ориентироваться на постоянное движение на север за счет балтских земель, на освоение все новых хотя бы относительно плодородных почв севернее Полесья. Объективно это было движением к Балтийскому морю и к балтийской торговле.
     Противостояние шведам в Инфлянтах (в русской традиции – Ливония) или же борьба с иным противником, закрепившимся в южной Прибалтике, проблемы, связанные с революцией цен XVI – XVII вв. и европейскими интригами вокруг балтийской торговли и Балтики вообще – постоянные темы политической и социальной истории белорусов и их предков. После каждого опустошения движение на север вновь становилось актуальной проблемой и задачей для нового поколения славяно-балтского населения в регионе между Полесьем и Балтийским морем. Постоянное вовлечение славян, живших на территории современной Беларуси, в контекст европейской политической борьбы в балтийском регионе – одно из очень глубоких отличий политической истории, да и духовной традиции белорусов от русской традиции. В контексте последней тяжело представить себе, например, феномен Кревской унии или реформации в том виде, в каком она проходила в ВКЛ. В контексте же белорусских политических и культурных закономерностей эти феномены выглядят абсолютно логично.

Унийность как основа политической культуры
     Беларусь имеет принципиально отличную от России культуру политического обустройства. В этом регионе тяжело создать сильную и устойчивую центральную власть. Практически отсутствует долгосрочный экономический источник такой силы: ни шведских рудников XVI – XVII вв., ни богатств Сибири XVII – XVIII вв., ни осваиваемой причерноморской степи XIX в. В то же время регион между Полесьем и Балтийским морем практически невозможно оккупировать и устойчиво господствовать над ним, опираясь лишь на собственную военную силу. Наконец, этот регион сам по себе не очень привлекателен по сравнению с Балтийским морем и его торговым значением, степью или, повторюсь, Сибирью.
     Этот регион – всегда зона обширного транзита, который может быть успешным только, если будет политически обеспечен согласием на него местного населения. Своего рода локальный Хартленд. Та сила, которая в состоянии контролировать его, в состоянии контролировать важное, более богатое ресурсами пространство за ним. Каким бы образом ни возникла власть, которая претендовала на этот регион, ей приходилось устанавливать на данной территории отношения сотрудничества с множеством местных элит, слабо связанных общими интересами между собой.
     Естественное стабильное состояние политической системы для данного пространства – рыхлая конфедерация, которая время от времени сплачивалась для решения региональных задач. В некотором смысле все опустошительные войны в этом регионе – это очередная неудачная попытка военным путем обеспечить контроль новой внешней силы над регионом ради достижения более важной и масштабной геополитической задачи. Такие задачи пытались решать Алексей Михайлович, Карл XII, Наполеон, Вильгельм II, Гитлер… Однако вооруженным путем контролировать этот регион долго нельзя. Местная политическая традиция, которая в состоянии обеспечивать выживание на этой территории и прогресс – это культура унии, перманентной консолидации региона в контексте более широких объединительных процессов. Если российская политическая традиция – это традиция захвата и покорения, то традиция белорусская и шире балто-славянская, региональная (региона между Полесьем и Балтийским морем) – это стремление объединиться на определенных условиях с сохранением каждым субрегионом своих прав, обязанностей и отличий. Политическая культура белорусов – это, прежде всего, культура переговоров об очередной унии или уточнении условий уже заключенной унии.
     Такие исторические события и персонажи, как коронации князей Миндовга и Даниила, Кревская и Люблинская унии, вся история правления Ягеллонов, Великое посольство Льва Сапеги в Москве, Станислав Понятовский, даже Александр Лукашенко с его курсом на интеграцию с Россией без потери самостоятельности Беларуси – абсолютно логичны в политической культуре и традиции белорусов, но алогичны в культуре и политической традиции русских. И, наоборот, совершенно естественно в рамках российской политической и культурной традиции стремление даже нынешней слабой России вобрать Беларусь в свой состав «семью субъектами федерации», как предложил в 2002 году президент Путин.
     Непонимание российскими интеллектуалами и политиками сути политической инициативы Беларуси относительно союза с РФ без вхождения в состав последней – абсолютно естественно, ибо эта инициатива не укладывается в традиционное для Москвы восприятие себя самой как «собирательницы земель» под единым скипетром – сильной централизованной властью. В то же время с точки зрения белорусской политической традиции совершенно нормально стремиться к объединению, но не к растворению в единой стране. Так были организованы ВКЛ, Речь Посполитая и даже Советский Союз с его союзными республиками.

     Россия развивалась в иной политической и географической обстановке, где жизнеспособной оказалась именно культура и традиция натиска и деспотии, нереальные в Беларуси. То, что называют толерантностью белорусов – это, как правило, специфическая форма прагматизма, адекватная местной политической среде.

Европейскость как постоянный социально-культурный фон
     Белорусы в отличие от русских всегда находились в тесном культурном контакте с западно- и центральноевропейскими народами. Территория современной Беларуси не была завоевана монголами и не на нее не была распространена система баскаков и подушных податей. Наоборот, ВКЛ позднее отвоевывало у татар славянские княжества. Крестоносцы были остановлены преимущественно за счет внутриевропейской дипломатической комбинации с участием католической Польши. ВКЛ в момент своего взлета сумело вовлечь в сферу своего влияния Крым, регион Дона и южного Буга. Оно оказало помощь гуситам и в той или иной форме приняло участие в самых ранних войнах с турками на Балканах. Беларусь оказалась в зоне влияния революции цен и стал неотъемлемой частью европейской экономики, для которой в XVI веке район Балтийского моря имел первостепенное значение.
     Беларусь испытала реформацию и латинизацию. Города региона были преобразованы по европейскому образцу, и городское население широко пользовалось Магдебургским и иными видами европейского городского права. Уже в начале XVI в. был создан письменный свод законов – Литовский Статут, который действовал на территории нынешней Беларуси с изменениями и дополнениями вплоть до 1839 года. Шляхетская демократия и правовая культура достигли очень высокой степени влияния. Многоконфессиональность была нормой с момента возникновения ВКЛ.
     Регион Беларуси не знал традиционного для Москвы господства одной церкви – православной. Православие здесь вплоть до XVII в. находилось в непрерывной канонической связи и подчинении Константинопольским патриархам. Беларусь не знала православного мессианства (концепция «Третьего Рима») и самодержавия, принципиально важных для Москвы. Беларусь не знала эпохи очень широкой пространственной колонизации новых пространств, что было характерно для Москвы и русских.
     Беларусь рано освоила книгопечатание. С конца XVI столетия в Вильне существовала иезуитская академия, позднее ставшая университетом. Европейская, преимущественно католическая система образования, католические ордена и протестантские церкви распространили свое влияние на всю территорию Беларуси.
     Крестьянство в ВКЛ вплоть до разделов Речи Посполитой не знало крепостничества на уровне приписывания к заводам и продажи крестьян отдельно от земли, как это делалось в России. И позднее крепостничество в этом регионе имело формы, отличные от существовавших в великорусских или малорусских (украинских) частях империи. Реформа 1861 года в Беларуси носила более мягкий по отношению к крестьянам характер, чем в собственно России. Деревни были устроены по «европейскому» образцу согласно реформе конца XVI в. («Устава на волоки»).
     Военная стратегия в регионе Беларуси много сотен лет базировалась на использовании большого количества замков, а не государственных крепостей, как в Московском государстве. Практически все города, обладавшие Магдебургским правом, и частные города, были обнесены стенами. Даже относительно небольшое частное владение часто представляло из себя укрепленный военный объект. Замки и города должны были сдержать противника на границе государства, пока внутри страны будет собрано мобильное шляхетское ополчение и наемные войска, которые в маневренной войне разгромят врага. Регулярная армия в регионе Беларуси, как правило, была небольшой и собиралась лишь изредка.
     Беларусь не знала территорий, неподконтрольных власти в течение долгого времени – наподобие Сибири, Дона или Запорожской Сечи. Пространство Беларуси было как правило территорией, где господствовало принятое в государстве законодательство, и антисистемные вызовы порядку обычно приходили извне. Бунтарский социальный элемент, как правило, был вынужден покидать данный регион.
     Очевидно, что в Москве-России многое из перечисленного было иным, даже противоположным. Политическая традиция и культура русских и белорусов сформировались в весьма отличных по своей организации пространствах.

Рациональная религиозность
     Выскажу два предположения:

  1. Неспособность противостоять мощным внешним угрозам, опираясь на потенциал своего региона, сделала жизнеспособными в Беларуси такие формы политической активности, которые вовлекают в обеспечение своих интересов крупные внешние силы даже вопреки их желаниям.
  2. В каждой стране, помимо армии и бюрократов, обеспечивающих ее военную и политическую устойчивость, помимо торговцев и ремесленников/промышленников, всегда существовал слой профессиональных хранителей духовных ценностей общества. Обычно ими являлись иерархи какой-либо церкви. Духовные ценности в принципе – абюрократичны, асистемны, самодостаточны. Сильные, богатые духом церкви, как правило, ведут достаточно автономную политику и находятся в сложных отношениях с бюрократами, властью своей страны. Церкви способны своим влиянием ослабить сопротивление потенциального противника, сделать из врага друга и союзника. Уже этим «хранители ценностей» как социальная группа всегда интересны «бюрократам».

     Существование в Европе, на границе со степью и Москвою, обширного слабого региона привело к выработке в этом регионе не только традиции политической унии. Здесь появилась также традиция вовлечения наиболее активных религиозных деятелей разных стран в обеспечение интересов данного региона – в основном в области безопасности. Готовность пойти на допуск деятельности на своей территории самых разных миссионеров, готовность пойти на церковную унию и массовую смену конфессиональной принадлежности политическим классом и населением во имя победы над каким-то мощным противником – одна из базовых особенностей духовной и политической культуры региона, где находится Беларусь.
     Крещение Руси князем Владимиром, Даниил и Миндовг с их католическими «вариантами», массовый переход в православие литовцев, отправившихся княжить или служить в славянские города в период, когда в ВКЛ правила языческая династия, Флорентийская уния, проповедь Иеронима Пражского и помощь гуситам, реформация, Брестская уния и антикатолический альянс православных и протестантов, арианский успех, спокойная ликвидация унии – все эти явления сложились в местную традицию, когда ради достижения политической цели считалось вполне допустимым при каких-то критических обстоятельствах сменить веру. Безусловно, у этой традиции были яркие противники, а каждая церковь имеет своих мучеников, отказавшихся менять веру или даже нюансы веры. Однако, тем не менее, примерно каждые 150 лет основная часть населения региона самостоятельно, без внешнего завоевания меняла или очень резко трансформировала конфессию под влиянием именно политических соображений.
     Например, в конце XVIII в. в лучшем случае 5% населения нынешней Беларуси были православными. Беларусь являлась преимущественно греко- и римско-католической страною. Напротив, в конце XVI в. лишь 2 светских сенатора ВКЛ из 25 являлись католиками, остальные – преимущественно протестантами. Православная церковь ВКЛ не уходила в самовольную автокефалию после провала Флорентийской унии, как это сделала православная церковь в Москве, и не подчинялась Московскому патриарху вплоть до середины XVII в. Россия знала совсем иную традицию религиозной жизни. Русские религиозные споры – это споры внутри одной веры и одной церкви.
     Рискну предположить, что одна из причин столь высокой динамичности в смене конфессий – компрометация в ходе опустошительных войн той или иной церкви соседнего государства и связанных с нею единоверцев на территории региона. Такие церкви всегда являлись духовным ядром тех государств («империй»), которые решали в регионе Беларуси свои масштабные задачи, не только геополитические, но и духовные – создать католическую или православную империю и т.д. В ходе затяжной опустошительной войны религия завоевателя компрометировалась в глазах религиозно активных людей. Соответствующая церковь начинала восприниматься как всего лишь инструмент идеологии и пропаганды жестокого врага.
     С другой стороны, собственные иерархи или иные хранители ценностей, как правило, в ходе опустошительной войны быстро погибали или утрачивали возможность оказывать прежнее влияние. Во всяком случае, местные церкви никогда не обладали материальным потенциалом для создания мощной собственной образовательной или просто пропагандистской машины, чтобы противостоять церкви очередной «империи». Собственная образовательная и культурная слабость также бросалась в глаза.
     На таком духовно-политическом фоне было логично рассматривать церковные и религиозные вопросы в качестве разменной моменты в ходе геополитических комбинаций для отражения очередного нашествия. Абсолютно очевидно, что такого рода практичное, отчужденное отношение к церкви и даже к религии коренным образом отличает белорусскую политическую традицию от русской. Государство в регионе Беларуси редко бывало последовательным хранителем веры. Оно было, как правило, бюрократическим, а не идеократическим. Ни одна церковь не могла претендовать на гарантированную устойчивость здесь на века, ибо здесь не могло быть устойчивым ни одно государство. Церковь бывала влиятельна в основном в силу своей способности привлечь внешнюю поддержку.
     Говоря немного возвышенно, если мы начнем разбирать ситуацию в каждый момент, предшествовавший смене конфессиональной принадлежности основной массы населения, то мы будем изумлены глубине кризиса, поразившего церковь, от которой отказывались люди. И вряд ли сможем однозначно осудить их за попытку найти выход из сложившейся ситуации и сохранить веру и душу в рамках иной церкви, показавшейся на тот момент наиболее светлой и чистой. Надо отметить, что каждый новый политический класс региона Беларуси искренне исповедал близкую ему – новую – религию. Религиозная индифферентность характерна для данного региона лишь в эпохи стабильного развития.
     Столь высокая религиозная толерантность не была характерна для России. Великое посольство Льва Сапеги об объединении трех стран или походы Лжедмитриев провалились в немалой степени из-за нежелания московского общества допустить на своей территории массовое строительство неправославных храмов и распространение влияния неправославных христианских церквей.
     Интеграция Беларуси в состав Российской империи произошла только тогда, когда Россия оказалась в состоянии вобрать в себя на тот момент католическую страну, а католическая страна оказалась способна ужиться внутри православной империи. Даже иезуиты «всей планеты» в начале XIX в. формально оказались в составе Полоцкой иезуитской провинции, поскольку в абсолютном большинстве стран Европы деятельность их ордена была тогда запрещена. В Полоцке же совсем незадолго до вторжения Наполеона в Россию была открыта очень консервативная иезуитская академия (1812-1820). Вероятно, дополнительным фактором, способствовавшим интеграции бывшего ВКЛ в состав Российской империи, стал страх, с одной стороны, царского двора и русского общества, а с другой – католической церкви и части католического общества перед угрозой со стороны революционной Франции и ее ценностей.

«Белорусскость» как технология выживания «тут»
     Белорусы много столетий, практически всегда развивались в европейской среде – как один из очень своеобразных и относительно небольших народов. Попытка выстроить в Беларуси политические схемы без учета этого фактора обычно влечет за собою неудачи.
     Например, в Беларуси нельзя установить при помощи государства одну – скажем, православную – конфессиональную доминанту. Множество храмов, сохранившихся до сих пор, включая Софию Полоцкую, являются униатскими как по ориентации по сторонам света, так и по архитектуре. И уже сам архитектурный ландшафт будет аргументом в массовом восприятии православного фундаментализма как чего-то не совсем правильного. С другой стороны, значительная часть населения Беларуси в разные исторические эпохи относила и относит себя к тем или иным протестантским вероучениям. Жесткая поддержка государством одной церкви сразу стимулирует рост числа протестантов за счет оттока религиозно активных людей из покровительствуемой государством же церкви (примеры – Реформация середины XVI в., межвоенная Польша, нынешняя ситуация с баптистами и пятидесятниками).
     Любая демократизация или смена режима в Беларуси мгновенно поднимает множество исторически обусловленных вопросов разного масштаба. О собственности на церковные здания. О трактовке многих событий местной истории. О взаимоотношении между разными культурными группами населения. О роли государства и права в регуляции тех противоречий, которые могут расколоть регион в случае доминирования какой-либо одной радикальной трактовки его истории и культуры.
     Русские оказались способны в силу ряда причин стать сердцевиной общества и государства, ставившего перед собою глобальные задачи. Белорусы умеют мыслить себя в контексте большого целого, культура и традиция белорусов позволяет им находить свое место внутри большого политического и культурного организма, не растворяясь в нем. Русские же как народ таким опытом практически не обладают. Зато у русского народа есть традиция мыслить себя вселенски, абсолютно, безоглядно бросаясь достигать самые масштабные цели.
     Русские обладают относительно непрерывной исторической и культурной традицией, хранителями которой выступают церковь, государство, русский язык, обширное пространство расселения русского народа и его численность. Утрата одного или некоторых из этих факторов, любые трансформации внутри институтов государства и церкви, любые реформы языка не влекут за собою прерывания традиции в целом, ибо одновременно все эти факторы уничтожены или трансформированы быть не могут. В некотором смысле русский народ живет в ощущении времени как вечности, в которой он будет «всегда».
     У белорусов не раз могло быть уничтожено всё или почти всё: язык, государственность, церковь, которой они были привержены в данный момент истории, этническая самоидентификация. Иногда, как, например, во время нацистской оккупации, речь шла о возможности физического уничтожения или прямого порабощения белорусов. Белорусская идентичность неизбежно вобрала в себя осознание возможности гибели и дала на него рациональный ответ – программу выживания и победы во имя выживания. Белорусы не живут в гарантированной «вечности» и вынуждены жить рывками и расчетом. Выходом из такого расчетливого, более «скучного», чем в русской системе ценностей, существования не может быть простой переход к русской самоидентификации.
     Действительно, русским человеком быть в Беларуси нельзя. Обычные, самые невинные философские размышления в русском духе ставят человека в Беларуси перед угрозой полной неадекватности. Скажем, как определить, какая церковь является у белорусов национальной? Как примирить белорусскую идентичность с ее толерантностью – и русскую идеократичность и «имперскость»? Можно ли, живя в Беларуси, резко отбросить в своем сознании деревню, сельские корни? Как, наконец, понять, почему в современной Беларуси может одновременно реализовываться очень «русский» по идеологии политический курс с арестами активистов националистической оппозиции и обострением отношений с Западом, и одновременно – оказывается очень жестко разгромлен весь спектр русских националистических организаций и СМИ?
     Белорусская идентичность в отличие от русской является в основе своей рациональной формой приспособления к окружающей действительности. Беларусь не манифестируется, а – постигается. Белорусская националистическая традиция, которая является полным и вполне зрелым аналогом национализмов соседних восточноевропейских народов, более ста лет неудачно пытается выстроить «белорусскость» через манифестацию. Неудачи преследуют всех идеологов, которые пытаются увидеть белорусскую идентичность как проявляющую себя через апологетику некой внешней формы культуры – язык, кодифицированный исторический миф, конфессиональный патриотизм. Отдельный разговор, почему это не получается. Но это разговор в значительной мере внутриевропейский, вне русского контекста. Он касается феномена белорусов в контексте европейской общности – поскольку те особенности белорусской истории, культурной и политической традиции, о которых шла речь выше, сближают белорусов и Беларусь со многими народами Центральной и Восточной Европы, но отличают их от русских и России. Манифестационность не свойственна белорусской традиции и идентичности. «Белорусскость» выражает себя скорее через действие, через движение к понятной практической сложной цели.
     Здесь даже на индивидуальном уровне нельзя ни доказать, ни реализовать ни одной ассимиляционной идеи и практики. Здесь нельзя долго хранить ни одной культурной формы. Помню, как папа Римский, выступая перед толпой в 800 тысяч человек в Вильнюсе, сказал, обращаясь к белорусам по-белорусски: «Не бойтесь себя», т.е. храните свою идентичность как ценность. Это – европейский контекст белорусской идентичности, но он понятен и через русско-белорусский дискурс: белорусская идентичность не так тесно связана с культурной формой, как русская или европейская. Это также входит в противоречие и с католическим пониманием значения эстетики и красоты, столь важным для именно польского варианта католицизма… Форма никогда не успевает отстояться до своей быстрой гибели. К сожалению или к счастью – это, видимо, закон развития культуры в Беларуси: быстрое прогорание не успевшей созреть культурной формы. Вот и сейчас мы видим, как советская форма белорусской культуры и идентичности также рушится, сменяемая еще не понятными новыми глубокими подвижками. Понятно, если бы советская идентичность исчезала, заменяясь ныне стандартным европейским либеральным национальным сознанием под влиянием процесса евроинтеграции. Но, ведь, новая белорусская идентичность является еще и чернобыльской, неведомой остальной Европе…
     «Белорусскость» – это, в общем, неверное слово, оно вводит в обман, предполагая понимание принадлежности к Беларуси и белорусам как чего-то самодостаточного, абсолютно ценного, предполагая апологетику формы культуры – а апологетики-то и нет. «Белорусскость» – это скорее технология жизни в данном конкретном регионе. Иногда – это технология выживания. В этом смысле белорус – это «тутэйший», белорусом можно быть, в общем, только в регионе Беларуси. Белорусом можно быть, только сделав сознательный выбор в пользу именно такой формы выживания, жизни посредством «белорусскости», определенные черты, формы и закономерности которой я и попытался описать выше.


1«Первая всеобщая перепись населения Российской империи. Наличное население обоего пола по уездам с указанием числа лиц преобладающих родных языков». Спб., 1905.
2Конечно, богослужение в РПЦ велось и ведется на церковновлавянском языке. Однако повседневная деятельность служителей церкви, церковноприходское образование и т.п. в царский период были неразрывно связаны с русским языком. Видимо, именно в этом смысле здесь употребляется выражение «официальный язык церкви». Православные священники в этнически нерусских регионах империи, в том числе и в Беларуси, несомненно, являлись проводниками русского духовного, культурного, а в некоторых случаях и политического влияния - Прим. ред.
3Карский Е. Ф., Белорусы, в. 1-3, М., 1955-56). Хорошая библиография по данному вопросу находится здесь: http://ethno.iatp.by/2/e01.htm.
4В 1920 – 1939 гг. город Вильно и большая часть Виленского края входили в состав Польши. Осенью 1939 года, после фактического раздела Польши Германией и СССР этот регион, занятый советскими войсками, был передан Литве, в составе которой спустя лишь несколько месяцев, в июле 1940 г., вошел в СССР. – Прим. ред.
Print version
EMAIL
previous ИНТЕРЕСЫ УКРАИНСКИХ КРУГОВ ПРИНЯТИЯ РЕШЕНИЙ В ПЕРСПЕКТИВЕ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ С РОССИЕЙ |
Ирина Клименко  & Ростислав Павленко
КРАТКОЕ ОПИСАНИЕ ИСТОРИИ ГРУЗИНО-РОССИЙСКИХ ОТНОШЕНИЙ |
Томаш Шмид
next
ARCHIVE
2021  1 2 3 4
2020  1 2 3 4
2019  1 2 3 4
2018  1 2 3 4
2017  1 2 3 4
2016  1 2 3 4
2015  1 2 3 4
2014  1 2 3 4
2013  1 2 3 4
2012  1 2 3 4
2011  1 2 3 4
2010  1 2 3 4
2009  1 2 3 4
2008  1 2 3 4
2007  1 2 3 4
2006  1 2 3 4
2005  1 2 3 4
2004  1 2 3 4
2003  1 2 3 4
2002  1 2 3 4
2001  1 2 3 4

SEARCH

mail
www.jota.cz
RSS
  © 2008-2024
Russkii Vopros
Created by b23
Valid XHTML 1.0 Transitional
Valid CSS 3.0
MORE Russkii Vopros

About us
For authors
UPDATES

Sign up to stay informed.Get on the mailing list.