Феномен русской авторской (как ее еще называют, самодеятельной или бардовской) песни еще недостаточно исследован. Кого-то она оставляет равнодушным, кто-то до сих пор  комфортно чувствует себя в особой,  доверительной атмосфере, созданной ее талантливыми авторами и исполнителями, кто-то считает ее далеким прошлым. Но трудно отрицать, что авторская песня с ее тонкими и глубокими текстами, с мелодичностью и адекватностью музыкального материала, с камерной манерой исполнения и личностной интонацией, была важной составляющей не только культурной жизни в СССР, но и «отдушиной», внутренней эмиграцией для тысяч мыслящих людей.
     Oб этом явлении беседуeм c чешским переводчиком и журналистом Либором Дворжаком и его братом, известным переводчиком и знатоком русской культуры Миланом Дворжаком. 

     Где истоки и каково значение бардовской песни в СССР?

Милан:
     Корни бардов уходят достаточно глубоко. В России был всегда в почете романс – то есть песни, созданные иногда и великими композиторами на стихи великих поэтов. А потом возник и так называемый городской романс, который, я думаю, был предшественником бардовской песни. Ну и, конечно, существовала поэтика туристов, любителей природы, геологов – и постепенно, видимо, ко всему этому примкнула группа людей, которых не устраивала официозная эстрадная музыка, исполняемая огромными оркестрами и многолюдными хорами. Вот отсюда, наверное, и пошла  вся популярность бардовской песни.

Либор:
     Причем, дело, может быть, не только в хорах, но и в солистах, пение которых, в большинстве своем, напоминало скорее оперных солистов, нежели исполнителей песен, предназначенных для широкой публики. Вспомним, например, таких, как ныне здравствующий Йосиф Кобзон, или Муслим Магомаев. Надо также сказать, что в политическом отношении весь этот феномен возник, или, скорее, рождался во времена так называемой оттепели, что мне в историческом отношении тоже кажется немаловажным.

     В какой мере барды стали частью русской культуры? Или они были скорее контркультурой и выражением протеста против советской эпохи и ее официальной культуры?

Милан:
     И то, и другое. Некоторые из них после вошли и в официальную культуру. Например, Окуджава был уже при жизни признан, хотя у некоторых, может быть, со скрипом зубов. Высоцкий получил огромную популярность среди народа, безусловно, его творчество стало достоянием русского народа, вошло, извините за пафос, в сокровищницу русской культуры. А такие люди, как, например , Галич... Галич был человек, который из рьяного комсомольца в конце концов стал антисоветчиком, как это тогда называлось. Был сознательным противником режима, поэтому был выдворен за пределы сначала официальной культуры, а потом и страны. Так что было и то, и другое.

Либор:
     Кстати, среди  бардов были и люди, которые пользовались в СССР того времени огромной популярностью, хотя их тексты были в своем большинстве без какой - либо политической подоплеки – например, Юрий Визбор, супруги Никитины и многие, многие другие. Но мы о них в большинстве своем ничего не знаем, потому что для нас они были гораздо менее интересны, чем главное созвездие – Высоцкий – Окуджава - Галич с их ярко обозначенной идейной направленностью.

     Каким было влияние этого жанра в тогдашней Чехословакии и других странах советского блока?

Милан:
     О некоторых из этих стран я совсем не знаю, но, безусловно, в странах с близкими языками, славянских, влияние было более значительным. Окуджава, например, а после этого и другие, были популярны в Польше. Здесь до сих пор есть люди, которые занимаются его творчеством. В Болгарии барды были тоже очень популярны. В частности, Высоцкий там записал одну пластинку. До нас, в Чехословакию, хотя это немножко подальше, тоже доходил Окуджава. Его здесь переводили, и я в этом тоже поучаствовал, должен сказать. Некоторые песни Высоцкого, которые я переводил в начале восьмидесятых годов прошлого века, даже стали частью чешской культуры, потому, что их пел на своих концертах известный бард Яромир Ногавица. Я подозреваю, что, например, о притче о Правде и Лжи, которую до сих пор с удовольствием слушают некоторые почитатели чешского радио, мало кто знает, что это произведение Высоцкого, а не Ногавицы.

     Почему барды после развала СССР, в отличие от бывших режимных протагонистов, не выстояли а, наоборот, стали культурными маргиналами?

Милан:
     Увы, в Чехии произошел точно такой же процесс. На выступления (хотя мы здесь применяем другой термин) бардов ходит несколько десятков человек, за исключением того же Ногавицы. Он действительно вышел в мир большого искусства, а остальные выступают в небольших клубах, поэтических кафе и тому подобное. Я думаю, дело в том, что в отсутствие дискуссии в обществе, в отсутствие возможности критически высказываться по текущим событиям, эта дискуссия просто тогда уходила куда-то в другие места, в том числе в авторскую песню. Сегодня это некий вид искусства, искусства по определению миноритарного, а общественная дискуссия ведется на телевидении, на радио и на страницах газет.

Либор:
     Тут я с Миланом не совсем согласен. Чешский аналог того, что в России принято называть авторской песней, прожил после революции 89 года свои плохие времена, но, в отличие от российской ситуации, не ушел никуда, а остался тут. В нашей традиции и сейчас существуют фестивали нашей, если хотите, авторской песни типа Порты и других похожих мероприятий. И до сих пор пользуются большой популярностью. В современной России популярность авторской песни сошла на нет. Хотя, то, что Милан говорит об уходе политических и общественных дискуссий в средства массовой информации, в путинской России тоже сошло на нет, так что может быть, мы дождемся ренессанса авторской песни в том виде, какой мы ее знали во времена Высоцкого и других бардов.

      Возможно ли продолжение традиции бардов в сегодняшней России и других странах бывшего СССР?

Милан:
     Безусловно, безусловно, есть очень интересные творческие личности. В частности, мне, например, нравится Тимур Шаов, очень способный человек. Есть и другие. Кроме того, есть такое направление, я бы сказал, ближе к тому , что мы называем блатной песней. Это мне нравится не очень.

     А если подумать о творческом наследии бардов – что можно сегодня сказать о нем?

Милан:
     Ну, это образ того общества, в котором они жили. Те из них, которые умели высказываться так, что они проникали не в уши, а прямо в душу, как говорил Высоцкий, остались в памяти людей своего поколения, а для других поколений просто осталось их наследие, так же, как осталось от Пушкина, Лермонтова , кого угодно. Они, как я уже сказал, вошли в сокровищницу. Там, я думаю, их место и в последующие годы.

Либор:
     Традиция эта, к счастью, сохраняется в виде звуко- и видеозаписей. Для тех , кому она дорога, и по сей день живет. И я вполне могу представить себе, что в сегодняшней российской политической ситуации она может быть очень скоро востребована именно в том подобии и духе, какой ее помним мы, ее современники.